В глубине тебя (СИ)

А после решаю, что есть в этом бардаке и положительная сторона: теперь у меня своя собака-терапевт. И собака — это ж почти волк, а с волками у меня какой-никакой, но опыт.

***

— А ты чего сегодня поздно так? — ласково спрашивает Рози, наливая мне кофе.

— Да собаку ж перед работой выгуливала.

— Катари-ина?.. — раздается недоверчивый возглас одной из стерв-«девочек», тех самых, которые до того терпеть меня не могут, что даже в зоне слышимости зовут «стервой».

Эта спрашивает с нескрываемым удивлением, недоверием даже:

— У тебя собака?

— Да, — отвечаю я просто и безэмоционально.

— Большая?

— Не маленькая. Из приюта. Ты знала, сколько собак из Восточной Европы ищут хозяина? Могу дать телефон.

— Нет-нет, у меня аллергия, — поспешно отнекивается она.

Но я не отстаю:

— Между прочим, некоторые породы собак совсем не вызывают аллергии. У моей сестры, например, тоже аллергия, но на Рикки реакции нет.

Кажется, это выше ее сил: я не только взяла из приюта полузамученного пса из Восточной Европы, но у меня еще и сестра есть с аллергией на собак, и я даже о ней рассказываю. Читай: я — не злыдня-социопатка, повернутая на карьеризме, а прямо-таки почти нормальная.

Она кивает и смывается поскорей. А не хрен, думаю, подначивать меня, если сказать, вообще-то, нечего.

О том, как у меня появился Рикки, я уже успела наплакаться Рози по телефону.

Рози посоветовала нанять «девочку для выгуливания» и, хоть у них с Сорином сейчас своих проблем хватает, пообещала даже помочь кого-нибудь найти среди своих одногруппниц. В ответ на прямой вопрос, а не нужна ли им с Сорином собака, только рассмеялась.

Не удалось скрыть Рикки и от мамы — она пришла в негодование от того, как меня во все это вляпали. Мне пришлось поизголяться, чтобы уговорить ее не звонить отцу, да так, чтобы при этом не проболтаться о нашей с ним размолвке.

Вообще-то, Рикки очень милый пес и очень скоро чувствует себя у меня, как дома. Стараюсь не шибко радоваться этому, но сама заигрываю с ним, болтаю. Слушаться меня, помимо команды: «на!», когда выставляю ему корм, он пока не хочет и то и дело норовит утянуть у меня что-нибудь, будь то тапочки или ношеные носки из корзины для белья. Когда ругаю его за это, Рикки преображается: прижимает уши, шарахается от меня, лает. Возможно, это проявление психической нестабильности, потому что раньше его обижали.

В воскресенье я несколько часов провожу на свежем воздухе и волей-неволей знакомлюсь в Бюргерпарке с целой толпой «собачников». На большинство из них, равно как и на их собак, Рикки, вообще-то такой добряк, недоверчиво рычит то ли из ревности, то ли, потому что пытается охранять меня. Но в целом решаю было, что собака — это не так уж плохо.

В понедельник встаю поздно и уматываю на работу, не успев даже выгулять его. Рикки остается один, только тянет вслед за мной черноглазую мордочку, и я едва не прищемляю его любопытный нос в дверях. Это очень трогательно, когда тебя так провожают — решаю в перерыв заскочить домой и погулять с псом.

Заскочить в перерыв, понятно, не получается. К тому же у меня на работе такой аврал, что я, каюсь, вообще забываю о Рикки. Вспоминаю лишь, когда под вечер возвращаюсь домой и, выходя из лифта, слышу его лай.

Поскорее открываю к себе дверь — и мне тут же хочется снова ее закрыть. Дело даже не в отчетливом запахе собачьих экскрементов, которыми разит из моей квартиры. Пока меня не было дома, он, этот... это чучело в буквальном смысле перевернуло все вверх дном. На полу валяются мои грязные шмотки вместе с перевернутой корзиной для белья, местами обжеванная обувь, несколько книг, изгрызенных в клочья, посуда, вероятно, некогда грязная, но теперь вылизанная дочиста, фрагменты содержимого мусорного ведра, полотенца, еще какая-то мелочевка. В зубах у Рикки, безудержно виляющего не только хвостом, но и всей задницей, торчит мой грязный носок.

Клянусь, будь я более слабонервной — хлопнулась бы в обморок, сбежала бы или просто принялась рыдать. Но я говорю себе, что этот бардак — ничто по сравнению с бардаками, которые мне доводилось видеть на работе. Вон, один Бланкенбург чего стоил.

Берусь за то, что просто и очевидно кажется мне наиболее срочным: собираю собачьи какашки повсюду, где мне удается их найти, отмываю паркет, мысленно радуясь, что так его и не поменяла, цепляю Рикки на поводок, на котором он, к слову сказать, тянет, как черт, и тащу гулять. По возвращении с прогулки у меня с непривычки отваливаются руки, но я и тут запрещаю себе скулить. Даю вечерний корм псу, а соображенный наскоро ужин — себе и потом только принимаюсь разбирать завалы, которые нагромоздил мой новоявленный питомец. Перед сном снова вывожу его.