В глубине Великого Кристалла-2

- "Аэлита" - другое дело. Потому что всё там не так. А тут, наоборот, так.

Юля почуяла его ощетиненность и примирительно сказала:

- Хорошее кино. Только жаль, что вниз головой.

- Ничего не жаль, даже интереснее!.. А если надо, я могу и так! - Фаддейка вскочил на чурбак, подпрыгнул и повис на турнике - это была тонкая труба, вделанная между стенкой и столбом, подпирающим крышу.

Фаддейка покачался, роняя незашнурованные кеды, крутнулся, закинул ноги на трубу и повис вниз головой. Столб качнулся. Толчок передался всему сарайчику, дверь с тонким пением отошла, и в открывшемся свете перевернутый Фаддейка возник во всей красе. Красно-апельсиновые клочья волос разметались, как борода Барбароссы. Широкие губы расползлись улыбкой-полумесяцем. Майка съехала до подмышек. На уровне Юлиных глаз горели на тощем Фаддейкином животе свежие царапины - следы недавней возни с поленьями, и темнел аккуратный, как электрическая кнопка, пуп. Юля засмеялась, хлопнула Фаддейку по пузу и сказала, что он свихнет шею.

- Не-а! Я могу так хоть сколько висеть. Хоть две серии настоящего кино...

Он закачался, устраиваясь поудобнее, - как летучая мышь, которая отдыхает вниз головой. Из карманов посыпались пятаки, карандашики, мелкие гайки и стеклышки. Следом за ними на дощатом полу звякнула плоская медяшка. Фаддейка разогнул колени, мягко упал на руки и быстро накрыл ее ладонью.

Но Юля уже спросила:

- Ой, что это?

Фаддейка подумал немного, не поднимаясь с корточек. Потом встал и протянул непонятную штучку Юле.

Это была бляшка из красноватой меди или бронзы. С неровно обрубленными краями, с коротким обрывком цепочки. Размером с очень крупную монету. Красиво и точно был отчеканен на металле вздыбившийся жеребец - каждый волосок можно разглядеть. Крошечный выпуклый глаз жеребца горел живой красной искоркой. Над конем разбрасывало колючие лучи маленькое солнце. По краю этой медали (или талисмана, или еще чего-то) шли непонятные значки. А может, буквы, только совсем незнакомые.

Обратная сторона медяшки была гладкая.

Юля подержала странную медаль на ладони - тяжелую и удивительно холодную, словно с зимней улицы принесли.

- Что это, Фаддейка?

Он сказал не очень охотно, однако без промедления:

- Это тарга.

- Что?

- Ну... такое старинное украшение одного племени.

- А откуда оно?

- Ну... тут ведь много всяких старых редкостей находят. Потому что исторические места.

Юля покачала таргу на цепочке:

- Интересная вещь... Только не похожа на старинную.

- Почему? - спросил Фаддейка почти испуганно.

- Смотри, она совсем не потемневшая. Даже обычная, не старинная медь быстро темнеет, а эта будто только что из-под штампа...

Фаддейка взял таргу, тоже подержал на цепочке и сказал непонятно:

- Это особая бронза. Когда воздух очень редкий и холодный, она в нем будто заколдованная делается... И потом уже никогда не темнеет...

...В редком холодном воздухе медный сплав не темнел. Ветер и время изглодали, изрыли камни сигнальных арок и башен, которые там и тут поднимались над красными дюнами в лиловом небе, а колокола блестели на них как новые. Маленькое, почти не греющее солнце отражалось в полированных боках колоколов колючими звездами.

Эти слепящие вспышки сердили коня. Он мотал головой, фыркал, рывками выдирал из песка увязающие копыта и выгибал длинную шею, оглядываясь на всадника. Но закутанный в плащ всадник был неподвижен. Он знал, что конь помнит дорогу и сам отыщет ее в песках.

Второй конь, без седока, был спокоен и шел позади, не натягивая повода. Это был длинногривый смирный конек из породы низкорослых песчаных лошадок.

Скоро подковы стукнули по разломанным полузасыпанным плитам - лошади ступили на остатки древнего тракта, когда-то тянувшегося по границе пустыни и леса. Лес давно отступил к северу, кругом лежали только вылизанные ветром плоские красные холмы. Ветер, постоянный и бесконечный, прижимал к холмам черные стебли стрелоцвета и нес тонкую песчаную пыль. Этот невидимый песок еле слышно звенел вокруг колоколов, начищая их и без того сверкающие бока...

Безлюдье оказалось обманчивым. Из-за ближнего холма метнулись к дороге три всадника. Встали на пути. Тот, что был впереди, поднял над кожаным шлемом руку в боевой перчатке. Громко сказал:

- Кто ты? Остановись и ответь!

Но одинокий всадник не задержал коня. Он подъехал к начальнику патруля вплотную и лишь тогда поднял медный козырек глухого шлема.

- Простите меня, Фа-Тамир, - вполголоса проговорил начальник. - Я не узнал. Как я мог думать, что вы здесь...

- Это ты, Дах? Здравствуй, старый дружище... Сколько же мы не виделись?

Дах наклонил украшенный командирской цепочкой шлем.

- Одному Владыке времени ведомо сколько... По-моему, с похода через Черные Льды... С тех пор вы стали знамениты.

- Ты по-прежнему начальник сторожевой сотни, Дах?

- По-прежнему, Фа-Тамир.

- Зря ты не поехал тогда со мной в королевский стан.

- Я не жалею, Фа-Тамир. У каждого свой путь по Кругу времени. И моя судьба легче вашей...

- Наверное, ты прав, Дах! Но разве мы искали легкой судьбы!

- Не искали, Фа-Тамир. Судьба решает сама.