В глухом углу

Но непредвиденное событие произошло, и его было не поправить. При известной проницательности его можно было и предугадать. Правительство решило ускорить строительство важнейших объектов — десятки новых заводов должны были вступить в строй на два-три года раньше первоначально намеченного срока. Туда, на эти ударные стройки, ринулись реки материалов, эшелоны машин, тысячи людей. И без того кипучая их жизнь забурлила еще сильней. Зато сразу оскудел поток, питавший некоторые, только еще начинавшиеся строительства, признанные второочередными — одни консервировались, другие переводились на малый ход. Среди этих второочередных, которым разрешили медленное движение, оказалось и строительство в Рудном.

В кабинете начальника стройки Курганова беседовали два человека — он сам и парторг строительства Усольцев. Курганов, не по росту толстый, суматошливый мужчина лет под шестьдесят, с такой копной седых волос, что она не умещалась ни в какую шапку — из-под краев неизменно выбивался венчик, как он называл их, «косм», — но с удивительно моложавым румяным лицом, ему, если не глядели на волосы, давали по лицу не выше тридцати пяти — мрачно развалился на диване. Усольцев неторопливо ходил по дорожке. Усольцеву было за сорок, но на вид он казался старше Курганова — старили глубокие морщины на широком, желтоватой кожи лице и привычка сутулиться. Он был невысок и широкоплеч, обычно такие люди ходят прямо, и странная его манера склонять плечи сразу бросалась в глаза.

Прошло уже минут десять, как они заперлись, сказав, что для важного разговора, и все это время один молча сидел, ероша жесткие космы, другой так же молча ходил.

— Угомонись! — проговорил, наконец, Курганов. — Размахался перед глазами, как маятник. Ну, чего ты молчишь, скажи на милость? Надо же обдумать — как теперь быть?

Усольцев усмехнулся и присел на стул. Молчание у них было выразительнее разговора. Они были знакомы больше двадцати лет и понимали друг друга без слов. Еще до войны Курганов, становившийся тогда известным строителем, выдвинул напористого умного паренька Степу Усольцева на руководящую работу. Выбор оказался удачным, пожилой — по мерке того времени — хозяйственник привязался к молодому помощнику и перетаскивал его за собой со стройки на стройку. Война разлучила их на четыре года, но ровно через два месяца после дня победы Усольцев явился к Курганову в военной форме с направлением на гражданскую работу. С того дня они уже не разлучались. Их объединяло не сотрудничество, а дружба — родство умов. Разные по характеру, они и по-разному воспринимали мир, но думали о нем одними мыслями и — каждый своим путем, споря и наступая друг на друга, — приходили неизменно к одинаковым выводам. Уже не раз они проводили вот так часы в запертом кабинете, молча размышляя над одним и тем же, ощущая молчание, как беседу, — когда оно прерывалось, оказывалось, что оно было не пусто, а наполнено, содержательно, как спор. И всегда бывало так, что один сидит, а другой — чаще это был порывистый Курганов — ходит по дорожке вдоль стола.

— Послал предписание в Москву и другие города, чтоб сворачивали набор? — спросил Усольцев.

Курганов тяжело зашевелился на диване.

, — Думаешь, без меня не свернут? Будь покоен, там о решении Госплана узнали раньше нашего. Телеграмму, конечно, дал.

Усольцев снова зашагал по дорожке. Курганов с досадой сказал:

— Нет, что меня бесит, так собственная глупость! Ведь еще в Москве подозревал, как обернется, — ни железной дороги к нам, ни шоссе, городов на сотни верст ни одного, каждый шаг — капиталовложения, без этого ни-ни!.. Если и сокращать ассигнования, то в первую очередь на таких объектах. Нет, соблазнила отдаленность, сложность работы. И тебя перетянул — покажи, старик, чего стоишь! А они нам легкую жизнь уготовили, объектов — раз-два и обчелся, план — нехотя перевыполнишь, зевай с утра за столом, а в пять — на охоту, все одно — больше нечем заняться… Такая злость, говорю тебе, такая злость!..

— А ты не злись, — посоветовал Усольцев. — Гневом делу не поможешь. Меня другое беспокоит.

— Догадаться нетрудно. Контингент?

— Контингент.

Курганов вздохнул и взлохматил волосы.

— Контингент — никуда! Ни одного настоящего рабочего, маменькины сынки и дочки. Ну, чего они поперли в тайгу, на комарье и морозы? Завоет пурга-матушка, половина из них лататы — и поминай как звали.

— Не это главное, Василий Ефимыч. Было бы, как планировалось поначалу, и контингент бы оказался хорошим.

— А вот это уже объяснись — что-то туманно…

— Ну, как — туманно? Люди — как мы с тобой: что нас огорчило, то и их огорчит. Главная трудность теперь — долго, долго до настоящего разворота работ… Размах строительства — сам по себе организатор масс, разве не так?