В глухом углу

Чударыч стал готовиться к отъезду. Библиотеке отвели под книгохранилище и читальный зал две комнатушки в одном из бараков — для той тысячи томов, что имелась в наличии, этого хватало. Чударыч осматривал помещение и прикидывал, сколько еще запросить площади. С тем, что он вышлет из Красноярска и привезет из Москвы, будет тысяч пять — одной комнатой для книгохранилища не обойтись, две тоже выйдет не густо. «Потребую половину барака, — решил он. — Пусть потеснее расставят кровати в общежитиях, ради книг можно и поужаться».

После работы к нему пришла Лена. В плохую погоду она проводила вечера не в лесу, а в библиотеке. Она помогала устанавливать книги на стеллажах, надписывала наклейки, составляла каталог. В углу, у самого окна, напротив стеллажа, пахнущего еще сырой сосной, Чударыч устроил топчан, на котором сидел, спал и перекусывал. На этом клочке жилой площади были сложены не рассортированные книги без наклеек, для Чударыча оставалась узкая свободная полоска, меньше половины топчана — лежать на боку. Лена не раз пыталась отправить громоздившуюся на постели стену книг просто на пол, но Чударыч не давал, ему не мешало, что спина во время сна упирается в книги.

Лена огорчилась, когда узнала, что Чударыч уезжает почти на месяц.

— Без вас мне будет одиноко. Ни с кем мне так не хорошо, как с вами.

— Я обернусь мигом, — утешил ее Чударыч. — Раз, два — Красноярск, еще раз — Москва. А каких книг привезу — удивительно!

Он радовался мысли, что доставит удовольствие жителям поселка своими книгами. Лена заметила, что хороших книг в магазине не очень-то раздобудешь. Чударыч объяснил, что привезет свою личную библиотеку. Лена ахнула, узнав, сколько книг собрал Чударыч.

— Три тысячи томов? Так много?

— Даже три с половиной. А что вас удивляет, Леночка? Книги — моя специальность. Я ведь по профессии педагог. Учительствовал в школе, преподавал в институте.

— Вот уж не ожидала, что вы научный работник, Иннокентий Парфеныч!

На Чударыча, в самом деле, мало походило, что он научный работник, скорее можно было подумать о колхозном счетоводе, или плановике небольшого заводика. Чударыч признал, что отношение к науке у него отдаленное, новых законов он не открыл, хоть и пробовал защищать диссертацию.

— Даже диссертацию? — Лене представлялось, что диссертанты — люди молодые и непременно в шляпе. В их институте у соискателей ученых степеней такая внешность была столь же обязательна, как ученость. — О чем же, Иннокентий Парфеныч?

Чударыч смеялся так долго, что закашлялся.

— То есть тема какая, Леночка? И сказать непросто, язык спотыкается… Сам уж забывать начинаю название: «Вторжение случайностей исторического развития науки в построение учебных программ и малая практическая эффективность внедряемой в сознание учеников суммы знаний». Звучит вызывающе, неправда ли, Леночка?

Название показалось Лене мудреным. Она неторопливо писала этикетки и расставляла книги, а Чударыч сидел на топчане, следил за ее работой. Вопрос Лены поднял в нем ворох грустных воспоминаний — боком, боком вышла ему эта диссертация… Лена опять спросила, почему он выбрал такую тему. Чударыч ответил вопросом на вопрос:

— Помните ли вы, что растения бывают тайнобрачные и явнобрачные? И сколько классов рыб? И каковы признаки подобия многогранников?

Лена не ожидала экзамена.

— Как вам сказать? Вообще я это проходила… Нет, не помню.

Чударыч так обрадовался, словно Лена одарила его.

— Ага, не помните? И правильно, что не помните. А почему? Не нужен вам мертвый груз этих знаний, без них мозгам проще.

Лене казалось, что знания эти нужны, но память у нее слабая, все быстро выветривается. Чударыч ответил, что знания, без которых жить нельзя, не выветрятся — что всего скорее забывается, то и всего меньше нужно. Память человеческая не терпит бесцельного груза, хотя в нее, как в пустой ящик, все напихивают.