В глухом углу

Лену интересовало все. Чударыч продолжал описывать ход своих рассуждений и их печальный практический конец. Итак, он задумался, почему же люди приобретают бесполезные знания? И он пришел к выводу — виновата история. Он подразумевает — история развития науки, благородная история человеческого творчества и духовного совершенствования. Ему открылся поразительный факт — школьные науки нашпигованы, как фарш, необязательными историческими случайностями. Знает ли Леночка, что школьная геометрия преподается в той форме и объеме, как ее установил две тысячи лет назад Евклид? Появись тогда не Евклид, а другой, и разработай он геометрию по-иному, и две тысячи лет зазубривали бы иной курс. И пусть ему не говорят, что система Евклида единственно научная, чепуха это! Школьная геометрия трудна, но не научна, научная геометрия строится сегодня иначе. Еще о Ньютоне говорили, что открытия свои он находил новым, своим способом, а излагал по Евклиду, чтобы не нарушать традиций. Конечно, человеческий ум нередко открывает раньше простое, а потом — сложное, и, стало быть, что раньше нашли, то и по существу начальней. Но не всегда это, не всегда! А школьная наука, если уж что в себя включила, сотни лет бей — не выбьешь! Он скажет так — нет ничего консервативней школьных программ. В науке совершены потрясающие перевороты, а детишки ваши зубрят, что знали прадеды. Не то и не так — вот как он охарактеризует наше школьное дело.

— Неужели вы так прямо и написали, Иннокентий Парфеныч?

— Конечно, Леночка, чего мне стесняться? Бить так бить! Это было важным, хоть и не главным пунктом диссертации — что программы схоластичны, консервативны, отсталы, непригодны, неэффективны, ненужны…

Изумление Лены все возрастало. Как, неужели было что-нибудь радикальней, чем критика школьных наук? Чударыч подтвердил — ну, конечно, критика штука отрицательная, а он выдвинул положительный план. Однако он продолжит еще немного критику. В институтах повторяют то же, что проходили в школе, но объемом побольше, штука эта так и называется — концентрическое обучение. Ах, эти концентры, со многим он примирится — с этим никогда. В школе попадается замечательный физик, он вкладывает в уроки душу, перешагивает за учебник. А в институте физик ординарный, дальше программы — ни на шаг. И получается, что один и тот же курс прослушаешь дважды. Первый, второй, третий концентр — это те же щи, только каждый раз чуток погуще. Разница количественная, принципиально нового нет. А ученик принципиально меняется, ну, скажем, не принципиально, а качественно. Качественной перемены программы не признают. Все они стоят на том ките, что дошкольник и студент одинаково воспринимает науку, первый в сутки запоминает один факт, другой десять, вот и вся разница. Он же считает так — логика у ребенка и взрослого, конечно, одна, но выражается по-разному. Науки тоже разные: математические, экспериментальные, описательные, форма у них не одна. Ребенок познает мир больше воображением, хотя и рассуждать умеет, а взрослый — рассуждением, хотя и неплохо воображает. На первый взгляд немного, а если вдуматься — существенно!

Лена снова спросила, в чем же был положительный проект, старик слишком растекался мыслью. Тот ответил, что именно в этом, в понимании разных ступеней человеческого развития.