В году 1238 от Рождества Христова

Воевода нехотя вышел из-за стола и пошел в сени. Он не хотел, чтобы сотский увидел, как угощается его начальник. Полк-то харчевался весьма скудно. Деревни Мышлица и Боженка хоть были и не маленькими, но бедными и прокормить три тысячи здоровых мужиков просто не могли. Потому каждый день небольшие отряды посылались во все окрестные деревни за провиантом, фуражом и попутно для ведения разведки. Часто эти отряды возвращались с пустыми руками, ибо многие смерды вместе с семьями побросали свои дома и прятались в лесах, туда же угоняли и скотину. От кого прятались? Конечно, в первую очередь от татар, но и своим далеко не всегда были готовы, за здорово живешь отдать теленка, овцу или кур. И разведка тоже пока не дала никаких результатов. Хоть слухи повсюду ходили один невероятнее другого, об татарском «озорстве», но пока, что в округе татарское войско не появлялось. Правда иные смерды утверждали, что видели небольшие группы каких-то нездешних людей в чудной одежде, которые сразу же завидев их, поворачивали коней и быстро пропадали из виду. Так и стоял уже восьмой день полк Дорожа на высоком берегу Сити, занимаясь в основном поиском пропитания.

– Здоров будь воевода! – поздоровался, входя в сени Милован, рослый, худощавый, рыжеволосый, молодой, но уже далеко не юноша. Он снял шапку и взмахнул ею, не то приветствуя воеводу, не то просто стряхивая с нее снег. Тут же движением широких плеч он отряхнул снег с длинного шабура и с сапог, постукивая один о другой.

– И тебе не хворать, – насмешливо-пренебрежительно отозвался Дорож. – Зачем пожаловал, что за дело у тебя такое, которое никак отложить нельзя? Если ты за прокормом для своей сотни пришел, так я тебе уже говорил, нету у меня прокорма, сам охотников отправляй в лес, может дичину какую подстрелят.

– Какая дичина… Здесь на тридцать верст вокруг ни какого зверья не осталось. Да и не за тем я… Разговор у меня к тебе. Вот что я хочу тебе воевода доложить. После того как моя сотня сменилась с дозора, ночами нас почти уже никто и не охраняет. Дозорные с других сотен с холода в избы уходят и там спят. Я сам таковых ловил, сотцким ихним говорил, а те только отмахиваются, де уж больно ночами студено, вот и бегают греться. Так дела не будет воевода. Проспим мы татар, они нас тут всех сонными порежут.

Милован смотрел на Дорожа и хоть более ничего не говорил, но выражение его длинного худого лица говорило само за себя – он виноватил за такое состояние караульной службы прежде всего воеводу. Дескать, сидишь тут в тепле и сытости, и из избы выходишь разве, что до ветру и ничего не делаешь, что тебе положено, не требуешь службу с тысяцких, чтобы те так же требовали с сотских…

Дорож вышел в воеводы в первую очередь за умение угодить князю. Происхождение его было туманно, хоть он на словах и утверждал, что его далеких предков привел с собой в качестве дружинников, кто-то из рюриковичей, естественно из варяжской земли. Действительно в стародавние времена княжеские дружины рюриковичей едва ли не целиком состояли из наемников-варягов. Многие из них потом не возвращались к себе за Варяжское море, а до конца жизни служили рюриковичам, заводили здесь семьи, оставляли потомство. Естественно мальчики из таких семей то же становились дружинниками у потомков тех первых рюриковичей. Эти потомки уже не являлись чистыми варягами, но свое первородство помнили и гордились тем, что являются изначальными одноплеменниками главных русских князей. Так вот, был ли Дорож потомком одного из тех первых дружинников Олега, Игоря, а то и самого Рюрика, никто с точностью ни подтвердить, ни опровергнуть не мог, но Великому князю Юрию Всеволодовичу он нравился, тот безоговорочно ему доверял. В сражениях Дорож Семенович особо не преуспел, но с лихвой компенсировал это умением вовремя сказать то, что желал в данный момент услышать Великий Князь. И в этом придворном искусстве, он не имел равных. И сейчас опытный интриган воевода сразу определил, что именно сотцкий не договаривает.

– Да ты, никак, мне указывать пришел!? – гнев охватил воеводу мгновенно. Обычно люди, которые угождают вышестоящим, того же желают и от своих подчиненных, а когда те не оказывают оного… – Да как ты смеешь, кто ты есть!? – все более заходился в злобе воевода.