В году 1238 от Рождества Христова

– Нет… не все… Я ездил к тому оврагу. По следам на его краю я понял, что тот орысский отряд… который мы не добили… Он был там. Они, наверное, подняли лошадей, которые завязли, но не задохнулись в снегу. И еще они там рылись, взяли сабли, луки наших погибших под завалом воинов, – Мансур вновь виновато опустил глаза, глядя в кошму, которой был застелен пол шатра.

– Так-так Мансур. Ты не только не добил, ты еще и вооружил и дал коней людям этого коназа! – резко повысил голос Бурундай.

– В том, что сотня попала в овраг моей вины нет, это сотник… – вновь попытался оправдаться Мансур.

– Молчи! Я тебя сделал тысячником для чего!? Чтобы ты был в ответе за всех своих сотников и десятников, за каждого воина, – все более давал волю гневу Бурундай.

– Я все понял… Это я, я во всем виноват, я не прошу прощения. Но позволь мне исправить свои ошибки, загладить вину. Позволь самому наказать этого коназа, – в голосе Мансура уже слышались нотки отчаяния.

Бурундай некоторое время сосредоточенно размышлял, прежде чем ответить:

– Хорошо… Только обратись с этой просьбой к Едигею, а то он обидится, если я дам тебе разрешение без его ведома. Пусть он придет ко мне и попросит за тебя. Ты все понял!?

– О, да… благодарю тебя… я все сделаю, как ты сказал.

Мансур вновь воспрял духом и уже собирался уйти, но темник его удержал:

– Подожди. А ты точно знаешь свой путь, где искать коназа?

– Да, я все вызнал. У меня даже есть проводники, которые доведут меня до самого его стойбища, или как говорят орысы, до его села. Оно у него не большое, больше сотни воинов он никак не соберет. Так что моей тысяче будет под силу с ним справиться, – в глазах Мансура уже горел огонь, охотничий азарт гончей, которую вот-вот пустят в погоню.

– Так-так, а что еще ты о том коназе вызнал, он молод или нет, и что за село у него?

– Он еще молод, но ни отца, ни матери у него давно уже нет, а воспитал его верный нукер, который служил еще его отцу. Тот нукер и сейчас всегда с ним рядом. Я даже видел его, это старый воин большого роста и огромной силы. Он бросился спасать коназа, когда мои воины его ранили и он упал. Также мне рассказали, что коназ Гюрга и его родственники этого молодого коназа за равного не считали, хотя род его очень старый и знатный. Почему, так я до конца и не понял. Пленные говорили, что орысы не есть один народ, а состоит из нескольких. Раньше они и говорили на разных языках, а сейчас на одном. Коназами одного из тех народов и были предки этого молодого коназа. А предки Гюрги вроде ни к одному из этих народов не относятся. Они вообще не отсюда, а из страны Варягистан пришли и стали здесь повелевать, а местных коназов поразорили или поубивали. Таких как этот молодой коназ сейчас совсем уж мало осталось, и их Гюрга со своими родичами всячески изводил, чтобы они совсем пропали, – охотно пояснял Мансур

– Так-так, – размышлял Бурундай над услышанным. – Все это похоже на нас, монголов и кипчаков. Монголы ведь тоже когда-то были не одним народом, да и сейчас многие помнят, что они тайчиуты, меркиты, керэиты, найманы, ойроты и другие, кипчаки тоже из многих народов состоят. Но нас всех сумел объединить и возглавить Чингисхан, монгол из племени тайчиутов. А сейчас наше непобедимое войско ведет его внук Бату-хан. С того мы и сильнее орысов, что у нас свой хан, а у них главные князья не свои, а потомки пришлых.

Сказал Бурундай и сам себя поймал на лжи. Для кого монгольские ханы-чингизиды свои? Только для монголов, которых во всем войске наберется не более четверти. Ну, еще в какой-то степени для таких полукровок как он и Едигей. А для тех же кипчаков, которых где-то до двух третей войска и Чингисхан и его внук Бату-хан, все эти тейджи и найоны чужие и говорят на другом языке. Да, большинство тех же найонов владеют и монгольским и кипчакским языками, но по крови они не кипчаке, более того за редким исключением тех же кипчаков презирают, так же как высокомерный мальчишка Чайбол. Над таким войском, над таким народом должен властвовать повелитель, сочетающий в себе обе крови, и монгольскую и кипчакскую… – подумал Бурундай и сам испугался своих мыслей, поспешив их отогнать.

Мансур, видя, что темник никак не реагирует на его рассказ, помолчав, продолжил:

– И еще я узнал, у орысов по их вере положено иметь всего одну жену. И у этого коназа Милована жены нет, но есть, как они говорят, невеста, которая скоро должна стать его женой. Она дочь их шамана и очень красивая. Как про нее говорили эти орысы, она не просто нежная цапля или жирная утка, а и то и то вместе, хоть еще совсем молода.

Бурундай, услышав последние слова тысячника, непроизвольно вздрогнул, напрягся. Мансур как бы проник в его тайные мысли и говорил о той, о которой он втайне мечтал и надеялся здесь в Орысстане встретить.

– Я больше всего хочу убить этого коназа, разорить его селение, и еще я хочу насладиться его невестой, еще до того как она стала его женой, – яростно и восторженно говорил Мансур.

– Так-так… – задумчиво повторил Бурундай, глядя на Мансура уже несколько иным взглядом.