В донесениях все чаще упоминалось о предстоящем летнем наступлении нацистских войск в России, которое хотят осуществить значительно большими силами, чем даже в прошлом году. Конечно, разведчики не могли определить до конца силы и планы немецкого командования. Лонг шутил: для этого надо завербовать самого фюрера…
Никто не знал о директиве Гитлера, подписанной в апреле сорок второго года, в которой он ставил новую задачу своим войскам.
«Цель состоит в том, — писал он, — чтобы окончательно уничтожить живую силу, остающуюся еще в распоряжении Советов, — лишить русских возможно большего количества важных военно-экономических центров. Для этого будут использованы все войска, имеющиеся в распоряжении германских вооруженных сил и вооруженных сил союзников».
Однако становилось все яснее, что удар готовят на юге России — в направлении Кавказа и нижнего течения Волги.
«Последний срок для завершения подготовки весеннего наступления — 22 мая, — сообщал Радо. — Наступление должно начаться между 31 мая и 7 июня».
Радо передавал, что танковые силы противника возросли почти на одну треть в сравнении с минувшим годом. В подтверждение он радировал:
«В Германии формируется четыре новых танковых дивизии, одна дивизия — в районе Парижа…»
И снова настораживающие строки: формирование должно быть закончено к маю 1942 года.
В апреле сотрудник швейцарского генерального штаба передал важную информацию, и Радо в ту же ночь переправил ее в Центр.
«Директору от Луизы. В начале апреля территория Советского Союза, оккупированная Германией, стала заполняться германскими войсками, подготовленными для весеннего наступления. Количество войск, а главное — качество техники, несомненно, выше, чем было в июне 1941 года… Все дороги южного сектора фронта загружены перевозками материалов. Дора».
Вновь нарастала тревога, и «сторожевая застава», расположенная в Швейцарии, делала все, чтобы предупредить руководство Советской Армии о новой угрозе. На этот раз на южном участке фронта.
Такие же сведения поступали в Центр с других «сторожевых застав».
Германские войска сосредоточились на исходных позициях перед наступлением. Все было подготовлено для удара. Но вдруг советские войска, упредив противника, сами перешли в наступление…
И все же ночной налет оказался только ударом хлыста по воде…
Гауптштурмфюрер Карл Гиринг долго не понимал, кого же в конце концов удалось ему захватить. Кто знает, на кого работали эти люди. На англичан? На французское Сопротивление? Или на русских? Можно было думать по-всякому. Девчонка Софи Познаньска, которая, вероятно, знала больше других, покончила в тюрьме самоубийством. Она вскрыла вены куском стекла, боясь, что не выдержит пыток. Да, она слишком много знала, чтобы рисковать, и предпочла смерть…
Радист Камиль не произнес под пытками ни слова. Даже кличку его узнали только через Риту Арнульд. Она была единственной из арестованных, которая готова была отвечать на любой вопрос. Но Арнульд действительно ничего не знала. Она только готовила обеды, подметала полы, мыла посуду. Ни в какие дела ее не посвящали.
Настоящей фамилии арестованного Камиля так никто и не узнал. И умер он под фамилией русского лейтенанта Давыдова, хотя в Советском Союзе никогда не бывал. Только жил когда-то в Западной Белоруссии. Он назвал себя так, чтобы в гестапо не знали, кто он такой. Откуда было знать Гирингу, что Камиль избрал себе кличку по имени большевика-подпольщика Камо, про которого так много слышал и который стал для него примером стойкости и отваги. А фамилию лейтенанта Давыдова взял для того, чтобы играть роль советского человека — самоотверженного, преданного идее. Именно такими он представлял русских.
В тюрьме Камиль распевал советские песни, на допросах твердил, что честь советского офицера не позволяет ему нарушить воинскую присягу. О себе Камиль сказал только, что прибыл из Москвы, жил на конспиративной квартире, но участия в разведывательной работе не принимал — находился в резерве. На другие вопросы отвечать отказался. Его избивали, пытали, он стоял на своем — к арестованным людям он, Давыдов, отношения не имеет…