В годы большой войны

В конце сентября 1933 года в Лейпциге начался процесс Георгия Димитрова, которого вместе с двумя болгарскими коммунистами — Поповым и Таневым — гитлеровцы обвинили в поджоге рейхстага. Германские власти не разрешили советским журналистам присутствовать на Лейпцигском процессе. В качестве ответной меры было решено выслать германских корреспондентов из Советской страны. Как-то утром заведующий отделом печати Константин Уманский пригласил на Кузнецкий мост четверых немецких корреспондентов. Среди них был и корреспондент «Берлинер тагеблат» Курт Вольфганг. Уманский принял журналистов в своем кабинете, с холодной вежливостью предложил сесть и кратко изложил причины, по которым должен был их пригласить. Сообщил им, что они немедленно должны покинуть Москву.

— Билеты, господа, для вас заказаны, — сказал Уманский, поднимаясь из-за стола.

Один из корреспондентов пытался задать какой-то вопрос, но Уманский остановил его движением руки:

— Господа, большего я, к сожалению, сказать не могу. Государственные отношения должны строиться на основе взаимности. Обратитесь за разъяснениями к своему правительству. Благодарю вас, желаю счастливого пути!..

Растерянные журналисты, переглядываясь, топтались у подъезда. Все произошло так неожиданно! В германском посольстве еще ничего не знали. Прямо от Уманского поехали на Леонтьевский переулок, мрачные и озабоченные. Посол, ошеломленный известием, стал звонить наркому Литвинову. Секретарь ответила, что нарком уехал на заседание и вернется поздно. Она порекомендовала обратиться к его заместителю.

Ответ заместителя тоже был неутешителен. Он повторил фразу Уманского о государственных отношениях, основанных на взаимности. Посол опустил телефонную трубку.

— Лучшее, что я вам, господа, могу предложить, это вместе пообедать перед отъездом…

Время тянулось медленно. Курт сидел за обедом как на иголках. В тот день «Старик» — Ян Карлович Берзин — назначил ему встречу на четыре часа. Обед затягивался, и Вольфганг просто не знал, что ему предпринять. Наконец встали из-за стола. Все заторопились. Надо собрать вещи — до поезда оставалось совсем мало времени.

Курт пришел к Берзину почти минута в минуту. От Леонтьевского было недалеко, но Вольфганг поехал сначала в противоположную сторону, пересел в другой трамвай… Вынужденные разъезды по городу заняли время, и Вольфганг, только что неторопливо шагавший по улице, чуть не бегом ворвался в дом, где была назначена встреча с Берзиным.

— Валя, прежде всего крепкого чая нашему взволнованному гостю! — сказал Берзин, протягивая Курту свою крепкую, как у кузнеца, руку.

— Нет, нет, благодарю! — воскликнул Курт, а когда Валя вышла, продолжил: — У меня полтора часа до отъезда в Германию. Нас высылают…

Курт рассказал о последних событиях. Берзин весело рассмеялся, снова позвал Валю.

— Пригласите Григория ко мне.

Появился Пауль, Берзин попросил Курта повторить свой рассказ.

— Так это же здорово! — воскликнул Григорий. — Об этом можно было только мечтать!

Разговор продолжался всего несколько минут. Берзин сказал на прощанье:

— Уверен, что в Берлине вас всех четырех теперь будут подавать как мучеников. Жертвы советского произвола… Твои акции повышаются, Курт, желаю успеха! Значит, решено — возвращаешься снова в Варшаву. Варшавский узел продолжает нас интересовать не меньше прежнего. Но главное теперь — Германия.

Через день высланные корреспонденты приехали в Берлин. Их и в самом деле приняли в германской столице как героев, возвратившихся с передовых позиций ожесточенной борьбы. Вскоре Курт снова получил назначение в Варшаву, чтобы, как прежде, «представлять интересы» химического концерна и работать газетным корреспондентом.

Процесс в Лейпциге, из-за которого немецких корреспондентов выдворили из Советской страны, длился уже второй месяц. Болгарский коммунист Георгий Димитров вступил в схватку с фашизмом и с неодолимой страстью разоблачал в суде провокаторов и лжецов, цели истинных поджигателей рейхстага. Он бросал гневные слова в лицо судьям и прокурору, опровергал лжесвидетелей, доказывал и утверждал, что поджог рейхстага имел далеко идущие политические цели. Коммунистическая партия не причастна к поджогу, нелепо утверждать, что пожар в рейхстаге должен был якобы послужить сигналом для коммунистического восстания по всей Германии.

Удары, которые Димитров наносил своим противникам, разваливали зыбкие обвинения, построенные на песке лжи и провокаций. Давно подготовленный обвинительный приговор болгарскому коммунисту должен был распространиться на тысячи узников, томящихся в тюрьмах нацистской Германии. Таков был замысел, и сейчас он рушился.

Спасая положение, в зал заседаний двинули «тяжелую артиллерию» — Геринга, Геббельса, первых людей рейха после Адольфа Гитлера. Но все было тщетно.

Геринг прибыл на процесс в окружении своей свиты, и узник-коммунист вступил с ним в неравную схватку. Когда Геринг заговорил об угрозе коммунизма, Димитров вывел его из равновесия первым же своим вопросом.