В годы отрока Варфоломея

— Вот те и Мина…

— Ну, псы буёвы у тебя! — улыбался, войдя, воевода, — аж навзрыд, зверюги, заходятся. Чуют что ль, что тут полютее их объявилися?.. Честному боярину Кириллу доброго здравия, мир дому и добрых дён… Аль не признал?

Мина снял шлем-шишак, поставил на рундук, звякнув кольчужьем.

— С миром ли принесло вас, на святые-то дни? — Кирилл ответил малым обычаем.

— Мы на «святки», как бабка говаривала, смазали пятки лошадке, да прямо к вам. Пришёл я тебе слово одно сказать.

— Пришёл, садися.

Сели. Мина осмотрелся по-свойски.

— Слыхал я, Стефан ожанился. Кажись, вот было-то, брал его с собой на уезд впервой… саадак ему свой подарил. Двор-то его рядом что ль? — спросил Мина. — Петраш с Варькой, тоже, поди, ерехонят голосками-то? скоро, гляди, и их пристанет жанить…

Кирилл отвернулся к окну.

— Чтой-то тихо у вас, — удивился Мина, — не то ждали нас? — кинул взгляд на свитки. — Ну, уж упредили, знамо дело, есть кому. Ведаешь, боярин, с чем Москва-то пожаловала?

Снизу, из гридни, послышалась возня с боем и руганью…

— Ве-е-даешь, вижу, что ведаешь, догадал, боярин. А принесло нас, как ты сказал тут, по долги ваши ордынские. Пора. Сколь ни дуйся, ни жалуйся, а платить надо, обещанки-то ваши по всем заборам висят, и воробьи не таскают. Придётся покряхтеть, расплатиться. А и то, нет нужды в Орду ехать, теперь сама Москва учнёт собирать. У ней тоже рука не пёрышком…

Донеслось несколько криков с глухим ударом.

— Уже собирают, вон, — оборвал Кирилл. — Не хуже татар!

Мина повернулся на звуки, нахмурился:

— Погодь, боярин, схожу-ка, гляну, — открыл, и шагнул за дверь; загремели гулко ступени под ним. Вскоре, трубный глас воеводы перекрыл все прочие звуки…

Кирилл поднялся с лавки, отворил скрыню, выдвинул средний ящик. Достал свиток, посмотрев его, сел на место. Внизу затихло.

— Прокшич, где ж ты застрял там? Должон уж здесь быть, — произнёс вслух, — и Касьяна нету с вестями…

Подошёл к иконе в углу.

— Спаси Ты нас, Мать Пресвятая Богородица, больше некому!

Вернулся Мина.

— Овса лошадям не поделят, поцапались сдуру. Касьяну досталось от моих, не шибко, так, юшку пустили. Я своих остудил. Твои, вижу, тоже не дюже ласковы…

— Они в своём доме, — произнёс Кирилл.

— В своём, говоришь? — Мина разглядывал сбитые до крови костяшки пальцев, лизнул ранку, — рукавицу забыл надеть. Ладно, затянется… Так вот, боярин, Москва своего боярина на правёж прислала, супротив него твои псы — ягняты малые. Аверкию туго придётся, Кочева-то первым делом к нему. А я к тебе.

— Казна у князя.

— А и Бог с ним, с князем-то, пусть его бегает за еленями, — Мина рассмеялся чему-то, — мы ль не ведаем про казну вашу? чорта ли в ней! А не то и впрямь откупились бы, наскребли бы по всем сусекам… Ты ль не поймёшь, что Москве не сребро нужно, своего хватает, ей Ростов нужен, земли, дворы, да промыслы! А срок ваш ещё с прошлого лета весь вышел. Вышел ведь? Право слово, негоже, не по-христьянски долга не отдавать, «опредь расчитайся с имущим на тя» — в Писании сказано. Господь-то на нашей стороне! Москва своё брать пришла — за то своим сребром хану плачено, до рублика.

— У Аверкия малая печать, толку не будет.

— Ничего, где малая, там и большая сыщется. Всё одно отдавать-то, так лучше уж мы, Москва, чем нехристь всякая. Мы хоть убьём, да не до смерти.

— Давно ль московским стал? Другой разговор мне помнится: как ты нещадно Москву честил с Калитою, забыл? Видать, тебе много всего позабыть занадобилось, и князя нашего, и хлеб-соль его…

Мина откинулся к стене.

— А мы слуги вольные, — сказал серьёзно. — Дак, они все наши, князи-то. Все крещёны, все русские.

— Крещёны… — Кирилл развернул свиток, — помнишь ли святителя старца Серапиона — восприемника наших с тобой отцов от святой купели? Оный список мне в дар от владыки покойного Прохора. Послушай, что сей пастырь вещал князьям и народу в соборе, тогда ещё! — «Ненасытность поработила нас! не даёт нам миловать сирот, не даёт нам помнить о человеческом естестве, но яко зверьё жадает насытить плоть, тако и мы жадаем не унимаясь, чтобы всех погубить, а горькое имение то и кровавое себе награбить; зверьё хоть насыщается, мы же насытиться не можем добычей, ещё желаем!» — Кирилл прервался, отложил свиток. — Пол века минуло, и что? Деды наши с отцами творили то, и отошли на суд Божий. Ныне мы дела их творим, а после и наши дети також? Какой нам милости ждать? На что надеяться? Чего мы ещё не содеяли, чтобы Господь не перестал предавать нас в рабство и в поругание нечестивым безбожникам? Каких ещё грехов не подъяли на погибель себе и детям своим?.. Кого вы трясти приехали? У нас два лета неуродных, одно за другим, скота без числа от мора пало, леса все пусты стоят… А сколь раз последним сребром откупаться пришлося от рати поганой? В диковину вам?