В горах долго светает

Может, правду говорят, что убитые начинают неотступно преследовать убийцу?.. Если так — шайтан с ними, с убитыми! Кара-хан не боится мертвых преследователей, живые куда хуже. И все же страх растет тем больше, чем больше остается мертвых за его спиной. Может, это от военных неудач? За что же аллах разгневался на своего верного воина? Разве три года назад подумал бы Кара-хан, что станет, как дикий зверь, прятаться по горным щелям в краю, где от рождения считался хозяином? В газетах, доставленных ему из Пешавара, басмаческие главари похвалялись своими победами над правительственными войсками. Он знал некоторых — темные курбаши, настоящие бандиты, наемные громилы. Это они-то одерживали победы? Обидно. Или все врут: и басмачи, и газеты, и покровители? Ведь ему в Пешаваре — если доберется, — наверное, тоже придется врать. Кто же станет давать деньги и оружие, если нет крупных побед!

Три года прошло с того проклятого апреля, перевернувшего всю жизнь в стране. Впервые он услышал об апрельских событиях, находясь в Исламабаде, куда вывозил развлечь недавно купленную молоденькую жену, и даже развеселился тогда: надо же — революция! До чего расхожи модные слова! В стране, где четверть населения ведет кочевой образ жизни и поддерживаются родоплеменные отношения, где вождями племен становятся по наследству, где существует долговое рабство и рабство женщины, а на тысячу человек едва ли сыщется один, умеющий читать коран, — в такой стране возможны правительственные перевороты, но не революция. Пусть их! Кара-хан одинаково чувствовал себя и при короле, и при Дауде. Тому, кто владеет лучшей землей в трех плодородных долинах провинции и лучшими пастбищами на высокогорье, на кого работают не только наемные батраки, но и пожизненные должники-кабальники, тому, чьи счета в банках непрерывно растут, нечего тревожиться при сменах правительства. Но уже следующим утром его разыскал в отеле сосед-помещик, с которым когда-то вместе учились в Англии, шлялись по борделям Антверпена, игорным притонам Лозанны и Монако, и с тревожным лицом протянул свежие газеты. Кара-хан читал и не верил глазам: земельные декреты нового правительства разительно походили на те, что после Октября в России приняло правительство Ленина.

— У нас одиннадцать миллионов дехкан, — хмуро говорил сосед. — Если они поделят между собой наши земли, мы никогда не получим их обратно.

— Одиннадцать миллионов баранов! Разве недостаточно нескольких тысяч пастухов, чтобы загнать стадо в хлев?

— Теперь не времена Амануллы, — возразил сосед. — У Тараки есть партия. Эта партия будет укрепляться за счет тех самых дехкан. Не забывай: северные ветры дуют в нашу сторону вот уже шестьдесят лет. Многие афганцы побывали в России. Еще король посылал туда учиться студентов, и не все они дети помещиков. У нового правительства есть сильная опора в армии и среди интеллигенции. Я уже не говорю о рабочих.

— Проклятье! — Кара-хан смял газету в кулаке. — Англичане недаром предупреждали, что дружба с Советами когда-нибудь доведет нас до социализма, а мы посмеивались. Теперь смеются они.

— Нет, — серьезно ответил собеседник. — Нынешние наши дела нисколько не рассмешили Запад. Ты ведь знаешь: Афганистан издавна находился в сфере интересов Британии. Прежде она была нашим врагом, но теперь, когда коммунистическая зараза проникла к нам в горы, бывшие враги становятся лучшими союзниками. И другое ты знаешь не хуже меня: повсюду, где слабеет влияние англичан, американцы стараются установить свое.

Кара-хан задумался, собеседник осторожно продолжал:

— Ты сильный человек, Кара-хан, у тебя большие связи не только в провинции, но и в Кабуле, и здесь, в Пакистане. Тебя знают вожди кочевых племен, чьи пути проходят через провинцию. И среди имамов у тебя немало друзей.

— Это правда, Ахматиар. — Кара-хану лестно было услышать, что его влияние и силу признают даже такие люди, как этот потомок знаменитого курбаши — главаря банды, активно воевавшего против Советов в Туркмении, а потом осевшего с остатками банды в афганских горах.

— Такой сильный человек должен сегодня быть вместе с другими сильными людьми, озабоченными судьбой Афганистана.

Кара-хан догадывался, куда клонит сосед, от отца и деда наследующий не только захваченные земли, власть над людьми и ненависть к Советам, но и связи с теми, кто в далекие годы тайно вооружал басмачей для набегов на туркменские кишлаки. Кара-хан согласно кивнул.

В тот же день Ахматиар познакомил его с иностранным коммерсантом, разбитным, улыбчивым парнем, который просил называть его запросто — Биллом. Их первое общение за стойкой в баре отеля было коротким. Кара-хан сказал, что в такое время прохлаждаться нельзя, он срочно выезжает в Кабул, и новый знакомый предложил ему на прощание вместе осмотреть окрестности Исламабада. Машину он возьмет у своего товарища в посольстве. Кара-хан не сомневался, что весь их разговор будет записан, но радио и газеты приносили из Кабула такие вести, что оглядываться и осторожничать уже не было времени...