В горах Памира и Тянь-Шаня

Ездить на ней было истинным наслаждением. На самой широкой рыси она, не сбиваясь, шла иноходью, то есть сразу двумя левыми, потом двумя правыми ногами. Всадника, которой сидел на ней, не встряхивало, не подбрасывало, как бывает, когда сидишь на всякой обычной лошади, которая идет на рыси передней правой и задней левой. Поэтому на обычной лошади всадника на рыси встряхивает, и ему приходится приподниматься на стременах через каждый шаг лошади. А вот на иноходи человека не встряхивает, а мягко покачивает из стороны в сторону.

В те годы езда верхом в Средней Азии была самым обычным способом передвижения, как сейчас автотранспорт и авиация. Поэтому все знали лошадей, все ценили, понимали, разбирались в них, и проехаться по Ошу или Хорогу на моей Кульдже доставляло мне огромное удовольствие. Буквально все: и киргизы, и узбеки, и русские — все, вытаращив глаза, смотрели на такое чудо, как иноходец с «широким ходом». А я гнал лошадь через базар или по улице, руки в боки, и меня только покачивало в седле.

С Кульджой я работал несколько лет. Много было у меня потом других лошадей, но ни одна из них никогда не была мне так близка и так симпатична, никого я так не баловал, никому не давал столько лакомств. И другие лошади меня поэтому не очень любили: работы было слишком много, и маршруты большие, и грузы тяжелые, а работать приходилось все время на высоте трех-четырех тысяч метров. Ну и, конечно, лошадям было тяжело, они уставали. Но уставали и люди, приходилось выжимать не только из лошадей, но и из себя все силы. Может быть, именно поэтому другие лошади не привязывались так ко мне: кормил я их не очень хорошо, а работать заставлял много. Лошадь ведь хорошо понимает и помнит отношение к себе.

Вообще у лошадей не бывает сразу много мыслей в голове, и они всегда определенные: кого-то она любит, а кого-то не любит.

В Ленинградском конноспортивном клубе как-то был такой случай. Моя лошадь, всегда прекрасно ходившая на препятствия, вдруг чего-то испугалась и стала, что называется, «обносить». Направляешь ее на препятствие, а она не прыгает через него, а в последнюю минуту сворачивает в сторону. Инструктор, старый конник, сказал мне: «Возьмите веревочку и перевяжите ей ногу». Я перетянул ей бабку шпагатом, не очень сильно, но чтобы она чувствовала. После этого лошадь совершенно спокойно прыгнула через все препятствия: через «гердель», через «калитку» и даже через «гроб». Чисто взяла решительно все препятствия, одно за другим. Если бы она так прыгнула на соревнованиях, я вполне мог бы занять одно из первых мест.

— Понимаете, в чем дело, — объяснил мне инструктор. — Она не хотела идти на препятствие и думала об этом. А вы перевязали ей ногу, и она стала думать только о том, что́ у нее с ногой. Она никак не могла понять и все думала только о ноге, а не о препятствии. Поэтому и на препятствие пошла спокойно. И прыгала она спокойно, не думая о препятствии, — она думала только о ноге.

Мне много приходилось ходить по очень узким горным дорогам с лошадьми. И по оври́нгам приходилось ходить. Овринг — это такая узкая, опасная тропа, проложенная по крутой скале. И вы бы только посмотрели, как умная лошадь выбирает дорогу, как пробует копытом прочность мостика или овринга! Ни в коем случае при этом нельзя тянуть ее за повод вперед. Она начнет пятиться, а вы, натягивая повод, вытягиваете ей голову вперед, и она не видит, что у нее сзади. Это очень опасно, если лошадь перестает видеть, что у нее сзади, и пятится: она может сорваться с тропы.

Еще была у меня замечательная лошадь Карюха, этакая огромная каряя кобыла, умненькая и рассудительная, но очень злая. На узких горных тропах, на оврингах она вела себя осторожненько, ну прямо как коза, и копытом пробовала мостики и камни на опасных дорогах. И через броды хорошо шла — она была высокая и тяжелая. Но хитра она была очень и из дальних маршрутов норовила удрать домой. Если ее стреноживали веревочными путами, перегрызала путы. Если ее привязывали к колышку, била колышек копытом, раскачивала и вытаскивала его зубами. Причем удирала она, как правило, не одна, а уводила за собой всех лошадей, которых только можно увести. Точно заботилась, чтобы и догонять ее было не на чем.

Но однажды выручила меня Карюха. В 1936 году наша Памирская экспедиция устраивала выставку своих достижений. Усилиями наших начальников П. А. Баранова и И. А. Райковой на разных стационарах экспедиции было доказано и показано, что на Памире можно выращивать целый ряд культур, которых там прежде почти не было: картофель, зерновые, капусту, морковь, брюкву, репу, помидоры и многое другое, вот на этой выставке в кишлаке Поршнев возле Хорога все наши стационары, выставив все, что вырастили за лето, и агитировали за введение новых сортов и новых сельскохозяйственных культур на Памире.