В горах Памира и Тянь-Шаня

Объездив весь Памир и собрав массу сведений о снежном человеке, этнографы выяснили, что многочисленные рассказы о нем существуют уже очень давно. Они пришли к выводу, что это лишь варианты легенды, а не факты. Только вера рассказчиков и ввела в заблуждение тех, кто выдвинул гипотезу о реальном существовании в наши дни снежного человека.

Зоологи, ботаники, этнографы, альпинисты, проводники собак обшарили долины и склоны, фирновые поля и тугаи Баландкиика, Пшарта, Каинды и Сареза. Более чем в тридцати местах мы выбрасывали приманки, более ста дней просидели на наблюдательных постах, работали весной, летом, осенью и вот теперь зимой. Мы сотни раз встречали следы архаров и кииков и сотни раз видели их самих, десятки раз находили следы медведя и ирбиса, волка и лисы, неоднократно видели их и бо́льшую часть животных сфотографировали. Но не нашли никаких доказательств существования снежного человека.

Видимо, больше никаких надежд не было. И мы, и местные охотники не нашли решительно ничего не потому, что недостаточно хорошо искали, а просто потому, что искали того, кто существует только в воображении, в преданиях.

Так, значит, ни к чему были все наши усилия, каторжный труд археологов, героизм наших ребят, с опасностью для жизни плававших по коварному Сарезу? Значит, зря карабкались по крутым склонам альпинисты, сутками, замерзая, сидели на наблюдательных постах зоологи?

Нет, нет и нет!

За этот год вырвано у Памира еще несколько тайн, которые он так упорно берег. Взломаны каменные замки́, запиравшие нетронутые, неисследованные районы Памира. Проложены дороги через труднейшие перевалы. Стерто «белое пятно» с ботанической карты Памира. Теперь мы знаем состав флоры и фауны Сареза и Баландкиика, у нас есть геоботаническая карта. Центрального Памира. Собраны тысячи листов гербария, тысячи насекомых, сотни шкурок птиц, десятки шкурок животных. Прояснился вопрос о жизни первобытных людей на Памире. Выяснено, какие огромные климатические и геологические изменения произошли с тех пор, как на Памире творил художник каменного века.

Утром возле нашего костра все так же безбоязненно бегал в траве скворец, клевал остатки консервов. Было очень холодно, река дымилась. Я с жалостью смотрел на скворца, явно осужденного на гибель.

Потом я поднял товарищей, и, вытянувшись в цепочку, мы, тихо переговариваясь, опять ушли шарить в густые заросли. И мягкий песок, и глинистые такыры, и снег — все было испещрено следами зайцев, волков, лис, ирбиса, манула. Час за часом мы, как гребенкой, прочесывали заросли, то приближаясь к реке, то уходя под скалы. Переправившись через Мургаб, который тут сливается с Пшартом, мы, опять растянувшись цепочкой, двинулись через кустарник, оглядывая каждую протоку, ямку, промоину.

Спустились сумерки. Что-то бело-серое мелькнуло в кустах. Мелькнуло один раз, потом второй, ближе к склону горы, и наконец под скалами, как тень, на камки склона прянул барс. Мы молчали и не стреляли: мы искали  д р у г о г о.

Ветер, холодный и жесткий, бросал в лицо сухой снег и песок. Сгущалась тьма, шелестели деревья и кусты, уныло стучали голые ветки деревьев, ударяясь одна о другую. Где-то с грохотом лопался лед. А мы стояли на краю отмели в самом конце чот-токойских зарослей, глядя в узкую, скалистую и безжизненную долину, уходящую к Сарезу.

Все пройдено, все просмотрено, и некуда больше идти.

Прощай, владыка недоступных гор и вершин, прощай, таинственный снежный человек!

Как жаль, как ужасно жаль, что тебя на самом деле нет!