В горах Памира и Тянь-Шаня

Мы идем вниз по обледенелому Пшарту. Теснее и теснее сходятся скальные склоны. Резче, глубже стала щель, по ее дну клокочет река. Она то разливается, покрывая всю долину ледяными пластами, то бьется, дымясь, в глубоких промоинах, то, шурша и звеня, широкой струей бежит по льду. Наш караван идет вниз по долине, то скользя по льду, то поднимаясь на склоны, чтобы обойти глубокие протоки и ледяные нагромождения.

В неподвижном воздухе не шевелясь стояли тоненькие закоченевшие березки. Звенел под копытами лед, шуршал галечник, и в узких теснинах гулкое эхо громко и тревожно повторяло стук кованых копыт. Я посмотрел вперед и оглянулся на товарищей. Они тоже серьезно и тревожно смотрели вперед. Теперь я понял, почему Уразали сказал: «Не ходи, сейчас там нехорошо».

Сюда, на дно теснины, сдавленной с обеих сторон черными скальными стенами, давно не заглядывало зимнее солнце. Пшарт, стиснутый скалами и скованный морозом, местами нагромоздил льдину на льдину, создав стены и завалы, местами оставил глубокие клокочущие провалы, полные воды или ледяной каши. Застывшие ледяные валы создавали ледяные плотины, а за ними копилось полужидкое ледяное крошево, заполнявшее всю долину. Время от времени со страшным грохотом эти плотины лопались, и огромные запасы воды, в сотни, в тысячи кубометров, с шипением устремлялись вниз по долине, выворачивая кусты и деревья, которые мгновенно вмерзали в такие плотины.

Подойдя к первой запруде, мы остановились в раздумье.

— Ну как? — оглядывая товарищей, спросил я.

— Ничего, начальник! — вдруг весело закричал Мамат Раханов. — Ничего, айда! — И резким ударом камчи загнал свою лошадь в эту ледяную кашу.

С плеском один за другим двинулись через широкий разлив воды за запрудой наши кони. По колено, по брюхо, по грудь шли они в ледяном крошеве. Скользили копыта по обледеневшим камням, по льдинам.

Мы то выходили на сухую часть долины под скалами, то вновь загоняли лошадей в мутную ледяную воду. И снова и снова карабкались на обледенелые берега или на льдины.

Пройдя очередную запруду, остановились. У лошадей дрожали ноги и тяжело раздувались бока. И тут почти бесшумно, с каким-то легким шорохом лопнула запруда выше нас, и ледяной вал начал наступать на нас, прижимая к крутой стене. Пронзительно свистя, Мамат бил своего коня камчой. Плеск воды, обезумевшие глаза лошадей. Скользя и спотыкаясь, мы понеслись вперед. Чоршамбе, самый молодой, так растерялся, что закрыл лицо руками и остановился. Я с силой хватил его лошадь камчой, она рванулась, и все проскочили.

Выкарабкавшись на осыпь, мы уже с безопасного места смотрели, как ледяной вал прошел у нас под ногами. Потом мы спустились и опять шли по воде и по камням. Инда каким-то особенно тоскливым взглядом каждый раз смотрела на меня, а потом безропотно кидалась в ледяную воду. На третьей переправе она совсем заледенела, и сосульки стучали у нее на груди и на животе.

Я потерял счет, сколько раз наш караван пересекал глубокие заводи и двух-, трехметровые запруды за ними. Иногда тяжелый ледяной вал то тихо, то с грохотом шел сверху, порой вплотную, на нас, готовый смять и смолоть, и мы то неслись вперед, спасаясь от него, то опять карабкались на осыпь, чтобы пропустить его мимо.

Только поздно вечером мы поднялись на перевал над Чот-Токоем и начали спуск к его зарослям, смутно темневшим на снегу.

Все были измучены до предела, валенки намертво примерзли к штормовым брюкам, у лошадей низ седла, брюхо и ноги были покрыты ледяной броней. Рядом со мной, стуча облепившими ее сосульками, бежала Инда. В эту ночь наш лагерь стоял в густых ивовых зарослях Чот-Токоя. Могучие темные хребты здесь были только полуприкрыты снегом. А там, где Пшарт сливается с Мургабом и устремляется к уже близкому Сарезу, всю долину покрывают заросли кустарников и небольших деревьев. Это, вероятно, самые большие пойменные заросли кустарников на Восточном Памире. Говорят, что именно здесь будто бы видели следы голуб-явана.

Возле нашего лагеря по траве бегает несчастный полузамерзший скворец. Мороз сделал его почти ручным. Он жмется к костру, клюет объедки, которые мы ему бросаем.

Ночью шумела вода в протоке, время от времени с грохотом где-то трескался лед на реке. Возле палатки бродили лошади, и их шаги гулко отдавались в воздухе, точно под замерзшим верхним слоем земли была пустота. Позванивали недоуздки, лошади хрупали травой. У меня в ногах на потнике спала Инда. Этот треск льда и время от времени настораживающаяся Инда создавали атмосферу какого-то беспокойства и тревоги.

Было ясно, что экспедиция заканчивается. Сделано много. И выводы всех наших специалистов совпадали.

Археологи доказали, что люди на Памире жили еще в каменном веке. А снежный человек не мог жить на одной и той же территории с первобытным человеком: человек каменного века вытеснил бы, уничтожил голуб-явана.