В горах Сихотэ-Алиня

Ороч проснулся ночью от каких-то звуков. Прислушавшись к ним, он узнал крики зябликов. Это его очень встревожило. Крики дневных птиц ночью ничего хорошего не предвещают. Скоро птицы успокоились, и проводник наш хотел было опять улечься спать, но в это время всполошились вороны и стали каркать. Они так напугали ороча, что тот растолкал Рожкова и Ноздрина и попросил их разбудить поскорее меня.

Я стал расспрашивать ороча, в чем дело, и пробовал его успокоить, но он остался непоколебимым. Из его отдельных фраз я понял, что птицы спят очень чутко, всегда слышат приближение чорта и поднимают крик. Тогда, невзирая ни на какую погоду, надо поскорее уходить с этого места. Если остаться на биваке, то всем грозит смерть. Было много случаев, когда погибали целые семьи от разных эпидемических болезней или пропадали без вести в тайге, замерзали около дома или тонули в воде. Сон прошел, мы размялись, я оделся и вышел из палатки. Глубокая ночь словно темным саваном облегала землю, кругом царила мертвая тишина. Окоченевший воздух был так чист и неподвижен, что можно было расслышать самый ничтожный шорох. Я стал напрягать зрение, но ничего нельзя было рассмотреть даже вблизи палатки. Вдруг до слуха моего донесся какой-то странный шум — это снег осыпался с ветвей на землю, и затем я услышал хлопанье крыльев в чаще и громкое карканье.

В это время из палатки вышел ороч. Он проворно стал запрягать собак и укладывать нарту. Когда все было готово, он сказал, что будет ждать нас на самом перевале, затем впрягся в нарту, качнул ее за дышло вправо и влево и тронулся в путь.

Я вошел в палатку. Сухие березовые дрова ярко горели. Стрелки успели уже согреть чай. Посоветовавшись, мы решили сняться с бивака чуть только станет светать и на следующий бивак встать пораньше.

Как только появились первые проблески рассвета, мы снялись с бивака и пошли к Сихотэ-Алиню. В лесу по-прежнему было тихо. Ни малейшего ветерка. Длинные пряди бородатого лишайника висели совершенно неподвижно. День начинал брезжить.

К великому нашему изумлению на перевале не было ороча. Он спустился на другую сторону хребта — об этом ясно говорили оставленные им следы. Действительно, скоро за водоразделом мы увидели дым костра и около него нашего провожатого. Он объявил нам, что речка, на которую нас теперь привела вода, называется Туки и что она впадает в Хунгари. Затем он сказал, что дальше не пойдет и вернется на Тумнин.

— Моя так ходи, — указал он рукою на северо-запад.

Сначала я его не понял, но потом догадался, что он не хочет итти старой протоптанной дорогой, а предпочитает прокладывать путь целиною, лишь бы обойти опасное место стороною. Предоставив ему самому разбираться с лесными страхами, мы распрощались с ним и пошли дальше. Небольшой ключик, по которому мы теперь спускались, имел направление к югу. Меня это смущало, но по существу мы изменить ничего не могли и должны были следовать за водой, которая (мы знали это наверно) должна была привести нас на реку Хунгари. Вопрос был только во времени.

Погода нас недолго баловала, и вскоре небо стало заволакиваться тучами. Подвигались мы теперь медленно. На западных склонах Сихотэ-Алиня снега оказались гораздо глубже, чем в бассейне рек Тумнина. Собаки тонули в них, что в значительной степени затрудняло наше передвижение. К вечеру мы вышли на какую-то речку, ширина ее была не более 6–8 метров. Если это Хунгари, значит, мы попали в самое верховье ее и, значит, путь наш до Амура будет длинный и долгий.

Уверенность в своих силах, расчет на хорошую погоду и надежды, что мы скоро найдем если не самих людей, то протоптанную ими дорогу, подбадривали и успокаивали нас. Продовольствия мы имели достаточно. Во всяком случае мы были за перевалом, на верном пути, а глубокий снег… Мы отнеслись к нему по-философски: «не все плюсы, пусть среди них будет и один минус».

Однако большая глубина снежного покрова в первый же день сильно утомила людей и собак. Нарты приходилось тащить главным образом нам самим. Собаки зарывались в сугробах, прыгали и мало помогали. Они знали, как надо лукавить: ремень, к которому они были припряжены, был чуть только натянут, в чем легко можно было убедиться, тронув его рукой. Хитрые животные оглядывались и лишь только замечали, что их хотят проверить, делали вид, что стараются.

Чем дальше вниз по реке, тем снег был глубже, тем больше мы уставали и тем медленнее мы продвигались вперед. Надо было что-нибудь придумать. Тогда я решил завтра оставить нарты на биваке и пойти всем троим на разведку. Я прежде всего рассчитывал дать отдых себе, моим спутникам и собакам. Я намеревался протоптать на лыжах дорогу, чтобы ею можно было воспользоваться на следующий день.

Как-то в этот день маршрут затянулся, и на бивак мы встали совсем в сумерки. Остановились мы с правой стороны реки среди молодого ельника у подножья высокой скалы. Место мне показалось удобным: с одной стороны от ветра нас защищал берег, с другой — лес, с третьей — молодой ельник.