В горах Таврии

Толком никто не знал, где партизаны, где Македонский. Тогда старичок-бухгалтер опять поднялся на трибуну.

- Товарищи, я Македонского лично знаю. Мы с ним по конторской части встречались. Он у меня на бухгалтерских курсах учился.

- Ну и что с того?

- Если вы мне доверите, я поищу его.

- Доверяем, доверяем!

Поздно закончилось собрание. Проходило оно под гул севастопольского боя, в тылу вражеской армии, осадившей город. Девушки до первых петухов сидели в клубе, тихо пели песни и вспоминали своих любимых, ушедших на защиту Севастополя.

Фельдфебель Ферстер вскоре опять посетил деревню. На этот раз с ним было более десяти солдат из полевой жандармерии и несколько полицаев.

Войдя в дом, немец по-хозяйски уселся за стол и указал места своим солдатам.

Подали закуску, вино, холодную баранину. Спаи достал свежие яблоки.

- Гут... молодец, председатель! - потирая руки, смеялся фельдфебель, внимательно следя, однако, за лицом Спаи. Председатель был спокоен и исполнителен.

Долго ели фашисты. Фельдфебель старательно наливал вино в кружку, поднимая, говорил: "За здоровье" - и залпом опрокидывал. Спаи ждал.

- Севастополь капут... Солдат много... кушать много... Немецкий командований частный собственность никс... брать не желает. Колхоз Лаки богатый... миллионер... Много общественный фонд? - спросил, наконец, фельдфебель.

- Было много, но все эвакуировали, часть отдали Советской Армии. Так что, господин офицер, ничего нет.

- Как нет? - фельдфебель изменился в лице. - Нам известно... Шестьсот барашка, сто коров, шнапс, фрукта, дюбек... Есть, да? - уже выкрикнул он.

- Было, больше было... Сейчас нет. Все вывезли, - так же спокойно отвечал Спаи.

Гитлеровец встал, подошел к нему. Они долго смотрели друг другу в глаза. Солдаты перестали жевать.

- Ты - коммунист... партизан... тебя - фьют!

Фельдфебель повернулся к солдатам и сказал что-то по-немецки. Солдаты бросились к оружию, выстроились и торопливо покинули дом. Один с автоматом встал у двери.

Спаи смотрел на фельдфебеля и в душе торжествовал: "Шиш вам, один навоз найдете, ищите!"

За последние дни скот перегнали в лес, картошку спрятали, вино закопали.

Солдаты возвращались попарно и докладывали фельдфебелю одно и то же:

- Никс, никс... пусто.

Фельдфебель ходил из угла в угол, все чаще поглядывая на молчащего председателя.

- Слушай! Партизан!

- Я не партизан. Сам их не люблю, господин фельдфебель от жандармерии. Я мирный человек.

- Не знать!.. Ты есть самый настоящий большевик... комиссар! - сунув кулак в лицо Спаи, гитлеровец разжал два пальца.

- Два суток, два день, два вечер - двадцать пять коров, двести барашка, сто декалитров шнапс приготовить, - а нет! - фельдфебель ловким движением изобразил петлю, указывая вверх.

- Нет у нас ничего, нет!

- Молчать! - фашист ударил Спаи по лицу.

Когда гитлеровцы уехали, Спаи оделся и пошел к домику Григория Александровича: "Может, вернулся старик?"

Старая лесная дорога. По обочинам мелкий кустарник. Оттепель. На желто-буром снегу - ни единого следа. Тихо. Журчит талая вода.

Оглядываясь по сторонам, устало плетется путник. Маленький, сгорбленный, с палочкой в руках, он едва передвигает ноги.

Часовой, притаившись в густых зарослях, внимательно следит за ним, еще не решаясь остановить этого странного, неожиданно появившегося в глухом лесу прохожего.

Дорогу перерезает тропа. Свежие следы. Старик нагнулся, стал присматриваться.

- Стой! Руки вверх! Руки вверх, папаша! - парень в стеганке поднял автомат.

- Убери-ка свою штуку. Скажи лучше, сынок, ты партизан?! - радостно, с надеждой спросил старик и попросил немедленно отвести его к командиру.

В Бахчисарайском отряде слушали сводку Информбюро, когда привели задержанного.

Старик подошел к партизанам, собравшимся у штабной землянки.

- Здравствуйте, товарищи партизаны!

- Здравствуйте, папаша, здравствуйте!

Из землянки вышел Македонский.

- Кто там пришел? Постой, постой... Неужели?! Григорий Александрович! - Македонский бросился к старику. - Вы ли это? Какими судьбами к нам?

- Я, я... Видишь, я, - сквозь слезы проговорил колхозный посланец, обнимая Македонского.

В теплой землянке Македонский принялся угощать ужином своего учителя. Несмотря на голод, старик не ел, любовно глядя на смуглое, дышащее здоровьем лицо командира.

- Ешьте, Григорий Александрович, ешьте! - упрашивал Михаил Андреевич.

- Говорил тебе я, Миша, помнишь, в Бахчисарае, на курсах? Когда же это было? Да в 1928 году: "Не выйдет из тебя настоящего бухгалтера!" Помнишь?

- Ничего. Ведь работал больше десяти лет. Правда, каждый год говорил себе: "Это последний год". Не любил я бумажки, бухгалтерия в печенках сидела, - оправдывался Македонский.

- Работать ты работал, да. Но настоящего порядка в бумагах не было. Помнишь, в 1939 году я от района проверку тебе делал? Здорово я ругал тогда, скажи, не обижаешься?

- Ругали правильно, за что же обижаться. Но это дело прошлое. А вот неожиданность - встретить вас здесь, в лесу. Вы же, помню, боялись даже по Бахчисараю вечером ходить, все просили: "Проводите".