В горах Таврии

Через несколько дней в Лаки пришла первая небольшая румынская команда во главе с унтером-квартирьером. Румыны, грязные, усталые после декабрьского штурма Севастополя, плакали, ругали немцев и Антонеску, не замечая вооруженных людей, посещавших Лаки.

Но скоро в деревню пришла румынская рота во главе с приезжавшим ранее напудренным капитаном. Начались повальные обыски, разумеется, безрезультатные. Время врагом было упущено, все, что можно было, партизаны вывезли и спрятали в лесу. Офицер ругался, бил солдат, особенно унтера. Через несколько дней команда выбыла. А в дождливое серое утро на трех машинах прибыли каратели.

Колхозников согнали в клуб и стали допрашивать:

- Где скот? Почему пустые сараи? Куда ушел народ?

- Народа нет, он по всему Крыму разошелся. Разве их удержишь, объяснял председатель.

Закусив нижнюю губу, немецкий офицер стоял перед Спаи, щелкая хлыстом по сапогу, смотрел в глаза председателю. Он только сейчас понял, что из себя представляет "бургомистр".

- Арестовать, - коротко приказал офицер и ударил хлыстом председателя.

Автоматчики окружили Спаи, Григория Александровича и еще двух колхозников и погнали по лесной дороге на Керменчик.

Бухгалтер шел рядом с председателем. За утесом скрылись Лаки, дорога круто повернула на Керменчик. Уже вдали виднелся серый минарет с ярко выкрашенным серпом.

- Непременно бежать тебе надо, Костя, - прошептал бухгалтер... - Я отвлеку врага, а ты отставай от меня.

- А вы? - с тревогой спросил Спаи.

- Иди, Костя, иди, - по-отечески сказал бухгалтер и незаметно пожал председателю руку.

Высота осталась позади, дорога начала спускаться в ущелье.

Старик закричал неожиданно, закричал таким диким голосом, что конвойные остановились оторопевши. Бухгалтер упал на тропу, вытянул руки вперед.

- А... а... а! Не убивайте... не убивайте! Я жить хочу, я старый человек.

Солдаты сбежались к старому, начали пинать ногами.

Возле Спаи остался один, да и тот смотрел, как бьется на земле "сумасшедший" старик.

Председатель ударил гитлеровца в живот и прыгнул в ущелье. Посыпались пули, одна прожгла Спаи плечо, но он все-таки ушел и к вечеру добрался до горы Татар-Ялга, где стоял пост бахчисарайцев.

В партизанском лагере было пусто. Пользуясь выгодным расположением отряда вблизи вражеских дорог, боевые группы ушли на операции. Михаил Андреевич сам встретил раненого Спаи.

- Что случилось? Что за стрельба?

- Беда, Македонский! Попались старик и два товарища, - чуть не плакал Спаи.

- Как?

Председатель рассказал. Македонский думал долго. В стойкости Григория Александровича и других колхозников он не сомневался. При всяких условиях они будут молчать. Можно не менять места стоянки отряда. Но надо их выручать. А как?

Партизанка Дуся тоже слушала рассказ Спаи и выжидающе смотрела на командира.

Дуся была очень смелой и боевой партизанкой. Но после гибели Константина Сизова - первого командира Бахчисарайского отряда - комиссар Василий Черный запретил Дусе участвовать в операциях. Бывало пошлют ее в деревню на разведку, прикажут идти без оружия. Дуся выполнит задание, но, возвращаясь, подкараулит где-нибудь фашиста, бросит припрятанную гранату и поднимет совершенно ненужный переполох.

- Дуся, ты что же это наделала? - не на шутку рассердится Македонский.

- А что? Я же разведку выполнила. А фашиста ухлопала в другом месте.

- Ты, Дуся, бери хозяйство. Там нужна женская рука, - решил комиссар.

Но с хозяйством у Дуси все же не ладилось. Она стала малоразговорчивой и даже всерьез обижалась на шутки партизан, чего раньше за ней не замечалось.

За Дусей ухаживал разведчик Василий Васильевич. Все у них было чинно и мирно, но однажды партизаны были свидетелями, как из кухни, держась за щеку, бежал Василий Васильевич. Дуся дала ему такую пощечину, что Василий Васильевич долго ходил с припухшей щекой.

- Вася, Вася! Давай я тебе примочку наложу! - сама же упрашивала его Дуся.

Месяц "мирного" пребывания в лагере для нее был тяжелым испытанием. Когда под Камышлами на лагерь напали немцы, Дуся, быстро спрятав кухонную утварь, взяла автомат и бросилась на карателей. С растрепанными волосами, в кирзовых сапогах, страшно ругаясь и стреляя короткими очередями, она вместе со всеми гнала гитлеровцев несколько километров. Потом вернулась в лагерь, перебила с досады всю посуду и долго плакала.

Дуся все меньше и меньше внимания уделяла кухне.

- Вот чертова баба, опять пересолила, - отплевывались партизаны и обращались к Василию Васильевичу: - Вася, полюби ты ее по-настоящему. Изведет нас, скаженная.

Вася, действительно, пользовался особым уважением у Дуси. Когда он уходил на операцию, а он уходил очень часто, большие руки Дуси обязательно совали в его мешок несколько изжаренных на масле лепешек. С уходом Васи Дуся тосковала еще больше и упрашивала командование, чтобы и ее пустили в бой.

Когда раненый Спаи рассказывал о случившемся в Лаках, Дуся не отходила от Македонского.

- Что хочешь, Дуся?

- Слушай, командир, пошли меня в Керменчик, может, насчет старика что узнаю.

- Ты шуму наделаешь, сиди уж.

- Да нет же. Это такое дело, сама понимаю - нельзя.