В горах Тигровых

Люди пятились, немо отступали. Хотя у многих были ружья в руках. Тигр перебрел речку все тем же скрадывающим шагом, выскочил на яр. Теперь тигра и людей разделяли каких-нибудь десять сажен. И все враз, и охотники, и служивые, и бабы, и дети, круто повернулись и бросились к палаткам, будто холщовые стены могли их защитить от этого зверя. И только трое: Феодосий, Аниска и Андрей — вскинули ружья и одновременно выстрелили в зверя.

Тигр резко остановился, будто наткнулся на преграду, и начал медленно заваливаться набок. Стало тихо-тихо. Только и было слышно, как приглушенно рокотал перекат, шептался ветер с молодой и клейкой листвой да надрывно на сопке кричала птица.

Охотники подошли к добыче. А те, кто убежал, спасовал, теперь возвращались назад, шли молча, с ружьями и кольями наперевес. Прятали глаза от смельчаков. Но никто их не упрекнул, лишь Аниска улыбнулся и сказал:

— Всякое бывает, пари. Я от первого медведя так бежал, что ичиги с ног слетели. Голешеньким прибег домой. Бывает…

— Надо отвезти тигров на сопку, распять на дереве, чтобыть другие звери нас боялись. Для острастки.

— Нельзя, паря, ить это шальная деньга. Манзы нам за каждого тигра дадут по сто рублей. У них и шкуры в цене, и мясо, и кости.

— А где те манзы?

— На юге. Все пересушим, шкуры отомнем, при случае сбегаем туда. Только усы не выдергивайте, шкура цену потеряет.

— Все-то ты знашь, все ведашь.

— Поживете вы с мое здеся, тожить все будете знать и ведать. Почали, мужики, да сымайте шкуры так, чтобыть ни одного пореза не было. Сам буду выделывать их.

— Так что, дома аль хлева и конюшни будем строить? — спросил Пятышин.

— Знамо, хлева и конюшни. Без тягла и коров остаться — значит самим погинуть. Отбились от этих, отобьемся и от других.

Ефим отслужил молебен от тигровой напасти, долго ходил по табору и чадил кадилом, читая молитвы, гнусавил, он всегда гнусавил, когда читал молитвы.

После завтрака Феодосий сказал:

— Сергей Аполлоныч, ты займись с бабами и парнишками огородами, а мы почнем валить лес. Строиться надыть во всю силу. Тигры — звери не шутейные.

Но с валкой, леса в тот день ничего не вышло. Мужики мялись, ссылались, что после хмельного голова болит. Для вида запрягали коней, но вдруг оказывалось, что хомут надо чинить, у второго шлея порвалась, у третьего седелка пришла в негодность. Кто-то занялся правкой пил, точкой топоров. Волынили.

Феодосий не кричал, не ругался, а запряг своего меринка, за ним поехали Аниска, Андрей. Свалили по дереву, вывезли и тоже больше не поехали. Еще одного тигра видели. Пострашились рисковать. Пусть отойдут от страха мужики, тогда скопом, дружно, может быть, от шума и уйдут тигры. Сколько же их тут?

Ночь снова прошла в тревоге. Караульщики ходили по трое, сменялись каждые два часа, добро, были часы у Пятышина и у Фомы. Будил ночь, рвал тьму из пушки Лаврентий. Ему не спалось тоже. Стреляя, между делом миловался с Лушкой.

Тигры не пришли.

А наутро весело застучали топоры, запели пилы, столетние кедры, сотрясая землю, падали. Из них будут построены дома, хлева, будущая деревня.

6

Не знал Феодосий Силов, какого страшного зверя убил он, а потом тигренка. Если бы знал, может быть, и задумался…

Старую куты-мафа знала вся долина, если не дальше. Она уже четвертый десяток жила в этих горах. Раньше она была к людям тайги добра, покладиста и по-мудрому спокойна. Но в последние годы люди перестали узнавать ее. Раньше стоило охотнику принести извинение, что, мол, прости, если нарушил тебе охоту, пересек твою тропу, она уходила прочь. А в эти годы… Достаточно было увидеть след старой куты-мафа, как охотник сломя голову убегал за пять сопок.

Куты-мафа, так вовут удэгейцы тигров, за многие годы родила больше двух десятков тигров, выкормила их, и они ушли на свою тропу охоты. Теперь снова она водила двух тигрят, тигренка и тигрушку. Зверята росли сильными, смелыми, им уже шло по третьему году, когда куты-мафа вдруг озверела, стала нападать на людей, не только на тропах, но и в стойбищах. Убивала и уносила в тайгу взрослых, детей — словом, всех, кто попадался на ее пути. То же самое делали и тигрята. Будто в тайге перевелись кабаны, изюбры, олени, косули, волки. Куты-мафа все это легко могла добыть. Так почему же она стала добывать людей?

Долго гадали охотники: почему куты-мафа стала злой, немилосердной? Старый Календзюга шаманил, спрашивал духа гор, как им быть, что им делать? Ведь куты-мафа тоже дух гор, больше того, куты-мафа — священный зверь; поедая человека, он как бы берет все его грехи на себя, очищает грешника через свой желудок. Сказал людям:

— Духи гор сказали, что у нас много накопилось грехов, и во искупление их они послали нам куты-мафа. Не надо нам обижаться на куты-мафа, пусть она делает свое дело: съеденный станет безгрешным. Не трогать ее, не пускать в нее стрелы и копья. Кто тронет, того еще страшнее покарают духи гор.