В горячих сердцах сохраняя

Раздались первые выстрелы. Они не застали нас врасплох. Мы залегли, зарядили винтовки и стали ждать, до боли в глазах всматриваясь в темноту. Выстрелы гремели долго, и было видно, как с той стороны на эту, пролетая над дорогой, сыпались трассирующие пули, всего в нескольких метрах от того места, где я лежал. Мой указательный палец застыл на спусковом крючке, как, наверное, у всех. Мы открыли огонь почти одновременно, и казалось, что земля вздрогнула, когда раздались выстрелы и темноту прорезали яркие вспышки.

На рассвете мы обнаружили в нашем батальоне первую потерю. Это был Ласара, семнадцатилетний мулат—весельчак, который до победы революции был чистильщиком и мальчиком на побегушках. Он вступил в ряды народной милиции, как только узнал, что формируются боевые батальоны. Когда его мобилизовали, он был учеником в столярной мастерской.

С этой потери началась борьба с бандами, орудовавшими на горном плато Эскамбрай. А вернее, борьба продолжалась.

При свете факелов

О том, что видел в ту ночь, я не могу не рассказать. Каждый раз, воскрешая в памяти те события, я вспоминаю звезды, что светили тогда, что неизменно светят миру с наступлением темноты, проливая свое сияние на бесконечное однообразие дорог и тропинок, протоптанных босыми ногами, хотя для этой цели лучше подходят тяжелые военные сапоги.

Тот день казался нам самым длинным за весь наш утомительный переход по горам Ягуахай. Мы страшно устали. К вечеру встали лагерем неподалеку от быстрого горного ручья, который упрямо прокладывал себе дорогу в скалистых породах. Мы обрадовались этой долгожданной остановке и принялись устраиваться на новом месте. Каждый из нас вдруг почувствовал себя настоящим партизаном. Лица у всех были серьезны. При малейшем шорохе мы напрягали слух и зрение, пытаясь уловить, откуда он исходит. Едва мы скинули рюкзаки, как пошел мелкий, моросящий дождь, не прекращавшийся в течение нескольких часов. С наступлением ночи дождь кончился, и мы выставили дозоры. Моя смена начиналась в 11 часов. К этому времени в лагере уже воцарилась полная тишина. С места, которое я выбрал для своего поста, он был видел как на ладони. Я даже различал силуэты гамаков, четко выделявшиеся на фоне черной земли.

Прислушиваясь к малейшим шорохам, я старался не упустить ничего, что могло бы предупредить о приближающейся опасности. Наверное, поэтому даже шуршание сухой травы настораживало меня, и я напряженно всматривался в темноту, держа палец на спусковом крючке.

Но уже через полтора часа я довольно хорошо различал привычные для гор и довольно неожиданные ночные звуки. Я слушал и с наслаждением раскрывал для себя маленькие секреты, хранимые деревьями, травой и самой землей. Вдруг внизу, в ущелье, от которого до моего поста было не более полутора метров, я заметил четыре огонька, медленно поднимающиеся вверх.

Я бросил взгляд на светящийся циферблат ручных часов — они показывали половину первого. Огоньки как бы плыли, то сливаясь воедино, то отделяясь друг от друга, но неуклонно приближались. У меня возникло желание поднять тревогу, однако я быстро поборол его, хотя мне было немного не по себе. Казалось, миллионы враждебных глаз пристально следят за мной отовсюду. Все вокруг стало приобретать причудливые очертания, и странный блеск появился на всем, что меня окружало. А огни все приближались.

Я весь напрягся, крепко стиснул винтовку и приготовился лицом к лицу встретить опасность. Вскоре огни показались на краю ущелья. Я отступил немного назад и. уже не в силах сдерживаться, закричал:

— Стой! Кто идет?

Огни дрогнули, и при свете факелов я смог разглядеть тех, кто их нес: старика с редкой белой бородой и большими глазами, пожилую женщину примерно того же возраста, что и старик, и двоих детей лет шести — восьми, без рубашек.

Без тени страха они приблизились ко мне. Старик шел впереди. Я замер в напряженном ожидании, продолжая держать палец на спусковом крючке. Старик некоторое время внимательно разглядывал меня при свете факелов, а затем спросил:

— Вы охраняете моего сына?

Я ничего не понял и в недоумении пожал плечами.

— Лейтенанта Зео, — добавил старик.

— Не понимаю, вы о чем? — Голос мой задрожал от внезапно охватившего меня волнения.

Тогда старик указал факелом именно на то место, где я стоял, и сказал:

— Смотрите, он там…

Только теперь я разглядел надгробную плиту, которую в темноте выбрал для своего поста наблюдения. Я опустил винтовку. Ствол ее медленно коснулся земли, и я невольно оперся на нее. Все четверо путников опустились на колени, образовав полукруг возле надгробия, и при свете факелов я увидел, как на холодный серый камень упали горячие слезы.

Эдуардо Эрас Леон

Мы, оставшиеся в живых, кому мы обязаны жизнью?

Р. Фернандес Ретамар

Эдуардо

I

Война окончена, и ты жив. Ты возвращаешься, едешь все эти километры, что кажутся тебе нескончаемыми, сжимая кулаки и радуясь одержанной победе, которая овевает твою винтовку и твой берет.