В городах Луны

– Это… скажем так, учительская обида, – сказала символьер Эррен и пояснила: – Великий знаккер Шепот был моим наставником, учил меня словесности. В школе Второго города луны. И прочил мне великое будущее. Но я же еще и четырехмерник! И однажды мне пришлось выбирать. Я выбрала символьерику и Тающие Острова. Не могу сказать, что ни разу не пожалела о своем решении, но в результате – нет поводов сетовать на судьбу. А наставник Коррэн… То есть великий знаккер Шепот так и не простил мне этого. Все, что кажется направленным против тебя, Карина, направлено против меня. Если я не смогла обучить племянницу, то как я могу обучать студентов? Если я позволила другой племяннице сбежать с парнем, то как я могу руководить Академией? И личный посыл – пожалей, Эррен Радова, пожалей о своем выборе.

– Фу, Эрр, да он урод! – вырвалось у Карины.

– Он очень хороший знаккер и человек, – грустно ответила тетка. – Всех нас иногда заносит, клинит, и все такое. А теперь – внимание, мы пришли.

Перед ними в пустоте висела точно такая же карта. Буквально – второй экземпляр.

– Два предмета и через весь материк? – со знанием дела высказался Митька. – Это очень круто, символьер Эррен.

– О, благодарю, – усмехнулась та, – с учетом того, что я символьер Эррен Радова, было бы странно, если бы не было «круто».

Короткий путь по глубине второй карты они проделали в молчании, хоть Карину так и подмывало расспросить о каждом встреченном предмете – об огромном керамическом коте, поваленном дереве вроде дуба, роскошном, чуть ржавом якоре и так далее.

– Мы выйдем в моем кабинете в ратуше, – сказала Эррен. – Почти самый верх башни, выше только обсерватория. Полчаса даю вам на прогулку на свежем воздухе, а потом – завтракать и готовиться. Напоминаю: чтобы завалить экзамен, достаточно одного целиком незачтенного предмета. В остальном – получаете средний балл больше десятки и можете радоваться. Вернее, вам-то все равно, а радоваться будем мы с Кариной.

– Нам не все равно, – возмутился Арно, а Митька только нахмурился. Он вообще помалкивал почти всю дорогу. Настраивался, наверное.

– А потом будем смотреть гонку на драконоидах и готовиться к празднику, – продолжила Эррен.

– Точно… Новый год ведь, – с удивлением вспомнила Карина. – Вернее, Смена лет. В этом вечном лете как-то забывается, что декабрь на дворе. И про гонку я намертво забыла.

– В следующем году я буду участвовать, – сообщил Митька, – вот закончим с картой, и начну тренировки.

Они вышли в круглый кабинет с каменными стенами и узкими бойницами окон. Эррен скрутила «вход» в свиток и спрятала в глубину руки.

– Через полчаса жду на первом этаже башни, в холле для посетителей, – сказала она. И, нырнув в глубину стены, смылась по своим делам.

– Мы сейчас эти полчаса только спускаться будем, – растерянно сообщила ребятам Карина.

– Зато вляпаться никуда не успеем, – пожал плечами Митька, – по-моему, твоя тетя на это и рассчитывала.

– Не успеем? Я бы поспорила… Вон та дверь ведет на лестницу. Идемте?

На самом деле спуск занял совсем немного времени, но вниз они примчались порядком взмыленные.

– Ой, мамочки, – восхищенно выдохнула Карина. И выдох клубами пара заплясал в холодном, сияющем снежными искрами воздухе.

Стояла зима. Открыточная, сказочная, новогодняя, невероятная зима. Снег лежал на остроконечных крышах, шапочками прикрывал рулевые колеса, служившие тут дверными ручками и замками заодно. Кто-то прицельными знаками сбивал сосульки с флюгеров. С балконов убрали воздушных змеев.

Но дома вкруговую опоясывали площадь, в центре которой пыльно-картонной громадой застыл омертвевший сад Пилигримовых яблонь. Снег словно опасался омертветь тоже и стороной облетал этот странный и страшный круг. Там навеки застыл последний день осени. И где-то там, в самом центре, лежал Дирке Эрремар.

Омертвение в центре города не оставили без присмотра. Его кольцом опоясывала гирлянда из еловых лап, украшенная самыми настоящими, а потому пугающе привычными новогодними шарами и золотыми снежинками. Самая странная в мире граница между живым и мертвым.

Которую Карина, недолго думая, пересекла.

– Куда? – окликнул ее Митька.

– Туда, – логично отозвалась она, – ты со мной или тут топчешься? Этот вопрос уж точно был риторическим. Митька вместо ответа оказался рядом. Следом, бледнея, но, как обычно, не сдаваясь, шагнул Арно. И согнулся пополам.

– Что это? – пробормотал он.

– Добро пожаловать в омертвение, – ответила Карина. – Меня в качестве первого опыта наизнанку вывернуло.

– Я… нормально, – выдавил тот.

– Идемте уже, – хмуро сказал Митька, – попрощаемся, что ли. Яблоневые аллеи закручивались в спирали, но ребята, игнорируя этот порядок, ломанулись напрямик. Им не хотелось задерживаться в «чудесном» месте, где физически ощущалось умирание каждой клеточки тела и души.

Дирке лежал там, где аллеи сходились в одну точку. Манекен из папье-маше. Пыльно-сизый, покрытый трещинками, готовый рассыпаться на куски. Как мама в том старом сне.

– Как папа, – выдавил вдруг Арно, – он что, тоже?.. И ничего не исправить?