В городе древнем

По работе претензий быть не могло. Что же касается настроения… Слишком много было причин для огорчений, и разве могли догадаться об истинной эти простодушные девчата. Ведь у каждого могло быть свое. Похоронка с фронта… Смерть близкого… Слух о том, что без вести пропавшая мать, брат или сестра, которых немцы гнали в Германию, погибли… Пропажа хлебной карточки, которая ни по какому случаю не возобновлялась… Тоска, вдруг нападавшая ночью в землянке, когда вдруг мерещилось, что ты лежишь в сырой могиле… Первые признаки заболевания кипящим вокруг тифом… Горькая обида на человека, который подвел. А таких могло быть много: пообещал привезти дровишек — и не привез, день просидели в нетопленой землянке или сарае… Пообещали выдать два листа фанеры — и не выдали, а крыша течет… Родственники, которым когда-то столько сделали хорошего, сейчас не внимают просьбам о помощи… Одна из вещей, которую закопали перед угоном в самом потайном месте и которая потом исчезла, вдруг обнаружена на человеке, считавшемся хорошим знакомым… День рождения, который, как выяснилось, был вчера и о котором забыла сама и некому было напомнить… Случайно приобретенные сапоги или ботинки, которые так натирают ноги, что невмоготу ходить, а другой обуви нет…

Подруги могли долго перебирать напасти из этого нескончаемого списка, и все же им было не угадать подлинной, вогнавшей Нину Ободову в такую тоску, почти отчаяние.

9

Бригадир послал Нину к Троицыну поторопить с доставкой кирпича. В стройтрест она могла пройти и по Первомайской, и по Дзержинской улицам. Нина пошла по Дзержинской, где находился райком…

Отослали ее нарочно. Латохин, улучив удобный момент, успел перемолвиться с дядей Митей: надо поговорить с девчатами без Нины, и дядя Митя согласился.

Когда она ушла, Латохин позвал:

— На минутку, девчата.

Те скинули с плеч «козы», обступили Латохина.

— С Ниной происходит неладное…

Все и сами видели это. Но разве можно угадать из ста возможных причин одну подлинную? Девчата гадали-гадали и решили, что, скорей всего, кто-нибудь обидел Нину, напомнив о сплетне…

И тогда Латохин признался:

— Я напомнил.

Девчата молча, в недоумении смотрели на Латохина: «Почему?.. Отчего?.. Кто бы мог подумать!..»

— А не шутишь? — спросила Оля-солдат.

Латохин отрицательно покачал головой и криво усмехнулся: разве этим шутят?

— Как же это ты? — опять спросила Оля-солдат..

— Вот так… — И Латохин рассказал, как было дело. В разговор вступил до сих пор молчавший дядя Митя:

— Извинился?

— Извинился… — неохотно отозвался Латохин. — Но Нина не простила.

— Быть с Ниной внимательными, как никогда, — подвел черту дядя Митя. — С теми, кто оскорбит Нину, расправляться по-свойски, не стесняясь, не жалея кулаков. В случае чего можете ссылаться на меня. Мол, бригадир велел.

Латохин нарочито круто сгорбился, как бы подставляя спину под кулаки, которых не надо жалеть.

— Ты, Сергей, на первый раз — прощенный. Бить не будем. Когда у Нины день рождения? Кто-нибудь знает?

— Конечно! — откликнулась Оля-солдат. — Восьмого ноября, легко запомнить. Седьмого годовщина Октября, а восьмого у Нины день рождения…

— Вот и отметим всей артелью… В отряде, когда кругом были фашисты, и то отмечали… Да еще как! Ну а теперь-то!.. Вот здесь собьем стол из досок. — Дядя Митя показал руками, каким он будет длинным. — Сложимся талонами, накупим белого хлеба, сахара, масла, чтобы всем вволю… Восьмое не за горами… Сергей, поручаем это тебе, и начинай, пожалуй, сразу.

— Есть, начинать! — Латохин был рад, что таким образом он как бы загладит свою вину перед Ниной. — Но что начинать-то, дядя Митя?

— Денег нужно будет немало, а, говорю, восьмое ноября не за горами…

— А-а! — понял Латохин. Он достал бумажник, из бумажника — три десятки и талоны, положил в карман гимнастерки. — Вот сюда и будем откладывать.

И потянулись девичьи руки с десятками и талонами к карману застиранной гимнастерки Латохина…

— Вот еще что… — раздумывая, сказал дядя Митя. — Надо, чтобы Нину в комсомол обратно приняли. Примут — значит, вину сняли! А то ходит сгорбившись, и каждый самодовольный болван может в нее камнем бросить! Не обижайся, Латохин, не про тебя…

— Камнем-то что!.. — заметила Оля-солдат. — А вот словом ударить по сердцу… А в райкоме, дядя Митя, там не очень-то к Нине…

— «Не очень»! — подхватил дядя Митя. — А почему? Потому что, какая она по-настоящему, не знают. А вот когда придем к Турину всей бригадой и расскажем, как Нина живет и работает, то примут.

— Да, — авторитетно подтвердил Латохин. — Придем, расскажем — и примут!

— Я заходила на днях… — призналась Оля-солдат. — Хотела сказать о Нине… Да Турина в райкоме не было. Вечно он в разъездах.

— Надо, стало быть, сначала узнать, когда будет, а потом уж и заявляться, — сказал дядя Митя. — Поручается тебе, Оля.

— Хорошо.

У здания райкома Нина остановилась и подумала о том, что давно уже, не отдавая себе отчета, не признаваясь самой себе, хотела зайти в райком. Не случайно она и пошла по этой улице…

«Есть правда на земле или нет?»