В городе Ю. (Повести и рассказы)

Я вдруг заметил, что, чуть возвышаясь над стрижеными кустами, движется странная голова, без лица, при этом почти прозрачная... Что это? Образ смерти?.. Фу! Целлофановый пакет, поднятый легким завихрением и чуть-чуть пролетевший!

Счастия, как прежде, нет...
Но зима уже стоит.
Нежно-вкрадчиво летит
Целлофановый пакет.

В снегу были уже пропаханы темные зеркальные каточки. Прокатиться? Не упаду?

Мы не любим тяжелых пальто.
Нам зима, словно смерть. Но зато
Как приятно погладить ногой
Шелковистый каток ледяной!

Возвращался я промороженный, бодрый и, войдя на лестницу, снова не мог не восхититься благороднейшим поступком корейца. Ведь можно жить хорошо!

Навстречу спускалась жена с мусорным ведром.

С Новым годом!

Где мусор — там жизнь!

Дома было тепло, сухо. Ну, все! Изнуряющий труд! И аскетизм. Молоко и ко-ко-ко!

Вошла радостная жена.

— Ты знаешь, кого я сейчас видела на помойке?

— Кота?

— Кой-чего получше!

— Что может быть лучше?

— Пятерых котят! И все абсолютно такие же рыжие, как он!

Еще один большой успех прошедшего года!

Жена вдруг выдернула из холодильника гирлянду сосисок.

— Э! Куда?

— Но они же наши!

Замечательно! Значит, семья увеличилась еще на пять ртов!

От машинки меня отвлек знакомый, уже привычный шум: завывание мотора, скрип, потом гулкий удар опрокинутого бака.

Вот это да! И в выходные работают!

Очередной бак вывалил мусор внутрь машины, она заурчала, поглощая дозу, и тут же сверху на эту гору коршуном обрушился человек в комбинезоне. Он прыгал на мусоре, почти плясал, страстно утрамбовывая его — и при этом уходя в медленную мусорную воронку все глубже, успевая одновременно рвать в клочья огромные картонные коробки, ломать с треском доски. Он погрузился уже почти по шейку, как настоящий виртуоз, довел свое действо до последней грани — и в самое последнее мгновение успел выскочить, вывинтить себя, но почему-то не поднял победно руки, хотя и мог бы, — только затопал своими бахилами по гулкой крыше цистерны, стряхивая прах.

Надеюсь, я такой же.

Стремясь вслед за ним к совершенству, я направился в ванную, чтобы побриться, и невольно залюбовался прыщом во лбу, удивительным по мощи и красоте... Значит — есть еще силы в организме?

...И наконец пришло солнце — но, как всегда, с дикими морозами.

ЛУЧШИЙ ИЗ ХУДШИХ ( Повесть )

Путь к саркофагу

Все трое в штатском, с ног до головы в белом, мы вышли из ворот дружественной нам воинской части. Тормознувший таксист-египтянин, однако, мгновенно сообразил, что к чему, и стал на бойком русском говорить, как он любит русских военных, что с ними вместе воевал в семьдесят втором на Суэцком канале и что у него есть русский друг, летчик Карапетян, который научил его летать и сбивать.

И, несмотря на эту пылкую дружбу, нагрел нас по-черному. Под его болтовню мы проехали темный душный город с нависшей над ним мусульманской цитаделью, с людьми в белых бурнусах, отрешенно-сомнамбулически шагающими из темноты под фары, и оказались вдруг — вместо заказанных нами пирамид — среди какой-то современной разрухи: ржавые трубы, корыта с засохшим цементом.

— Пирамиды? — строго спросил Грунин.

— Да-да! Пирамиды! Здесь, здесь! — К нам спешил, масляно улыбаясь, толстяк в белом бурнусе. — Здесь — всего за десять долларов с человека — вы увидите все. Там, — он пренебрежительно указал рукой куда-то вдаль, — за двадцать долларов вы не увидите ничего!

В результате мы смотрели ночную феерию у пирамид из его двора, повиснув на заборе, как мальчишки в кинотеатре, видя лишь самые вершины вспыхивающих таинственным светом пирамид, лишь слыша глухой голос рябого сфинкса, рассказывающего историю Египта, но не видя его.

Когда сфинкс глухо рассказывал о завоевании Египта гиксосами, сзади как раз послышался нарастающий клекот копыт — мы обернулись: арабские тачанки возвращались из города, где весь день катали туристов, однако ночью в этом нарастающем топоте было что-то грозное.

Наконец пирамиды погасли, голос сфинкса затих. На огромное поле перед пирамидами опустилась тьма, завыли собаки. Раскорячась, расправляя затекшие члены, сползли с забора, и тут же подкатил наш друг таксист, усадил, умчал на бешеной скорости. Мы были обобраны, обмануты — он же сиял, ликовал, как и его толстый друг, провожавший нас торжествующей усмешкой: для них нет более святого дела, чем надуть неверных.

Однако тут они просчитались: скоро мы снова нагрянули к ним в гости. Мелкий хищник попался в лапы большому. В результате — мы ходили по ночам в пирамиды именно этой дорогой. И мое последнее погружение шло так же: я простился с нашими и перелез через забор...

Оказывается, полная тьма тоже бывает разной. Такой тяжелой, глухой, безразличной к тебе темноты, как в этом самом большом сооружении человеческих рук, не было никогда.