В городе Ю (Рассказы и повести)

В театре нас уже ждали - вся труппа собралась в зале для совещаний. Наше появление было встречено хмурыми взглядами, но пронесся и ветерок аплодисментов - приятный озноб пробежал по коже. Усевшись, мы долго значительно молчали. Шепот в зале утих. Хухрец неторопливо поднялся. Тяжесть, весомость каждого его жеста буквально парализовали аудиторию чувствовалось, что от движения его руки зависит участь каждого сидящего здесь.

- Я думаю, нет нужды, - заговорил он, - представлять вам нового управляющего культурой нашего города - вы уже имели удовольствие лицезреть его не далее как вчера!

Леха на удивление вальяжно склонил голову.

- Думаю, что в тесном контакте с Алексеем Порфирьевичем вы добьетесь новых успехов в вашей работе.

... Хлопали все те же.

- Разрешите, пользуясь случаем, представить вам нового заведующего литературной частью вашего театра...

Я медленно стал приподниматься.

- Павлину Авскентьевну Тюневу! - возгласил Хухрец.

Паня приподнялась, кинула тяжелый взгляд в зал. Поднялся ропот, потом снова зашелестели аплодисменты.

Я резко вскочил на ноги, потом сел.

- Что ж такое? - зашептал я сидящему рядом Лехе. - Ведь я же был заведующим литературной частью - как же так?

- Так надо, старик! - тихо ответил Леха. - Она мне за это шестьдесят пять тысяч обещала вернуть!

Ну, дела! Я вытер холодный пот. Поднялся главный. В своей речи он попытался объединить какой-то логикой все странные события последних дней, но сделать это было крайне трудно - зал скучал.

- Думаю, к истокам надо вернуться! - нетерпеливо поглядывая на часы, проговорил Леха.

Те же самые, что и всегда, бурно захлопали.

- "Курочку Рябу", что ли, будем ставить? - послышался молодой дерзкий голос.

- Предложение, кстати, не столь глупое, как кажется! - проговорил Леха.

Снова те же самые зааплодировали.

- Кстати, какая-то глубина тут есть! - раздумчиво, но громко проговорил Синякова. - Разбитое яйцо - это ли не повод для разговора о бережливости?

В зале снова захлопали. Вскочил Ясномордцев.

- Я удивлен, - заговорил он, - как человек, числящийся руководителем нашего театра, может мыслить так банально и плоско! "Ряба" - эта старая, но вечно юная сказка дает нам почву для гораздо более значительных и актуальных мыслей (Синякова с ненавистью смотрел на него). Мне кажется, что разбитое яйцо, точнее, яйцо, которое ежесекундно может разбиться, - это не что иное... - Он выдержал паузу. - Как модель современного мира, который в любое мгновение может взорваться!

- Что ж... современная трактовка! - поднял голову задремавший Хухрец. Затрещали аплодисменты. - Надеюсь, хорошенькая курочка в коллективе у вас найдется? - покровительственно обронил он. Подхалимы захохотали.

- Неважно себя чувствую, - прошептал я Лехе и быстро вышел.

Я быстро сгонял на хлебозавод, погрузил две машины, пожевал хлеба, вернулся. Конечно, я понимал, что делать мне там абсолютно уже нечего просто интересно было посмотреть, чем все это кончится.

"Не сон ли это?!" - мысленно воскликнул я, когда вернулся.

... Леха, осоловевший от бессонной ночи, покачивался за столом, снова в шапке, и все перед выходом из зала бросали в прорезь шапки пятак, как в автобусную кассу - судя по звуку, там было уже немало. Паня строго следила, чтоб ни один не прошел, не бросив мзды. Время от времени обессилевший Леха с богатым звоном ронял голову на стол.

- Тяжела ты, шапка Мономаха! - еле слышно бормотал он.

Тут же к столу кидались Синякова и Ясномордцев, с натугой поднимали корону и возлагали ее на голову встрепенувшегося Лехи. Вдруг взгляд его прояснился. Он увидел покрашенный белой масляной краской сейф, быстро направился к нему, обхватил, встряхнул, как друга после долгой разлуки.

- Да нет там ничего, только печать! - пробормотал Синякова, отводя взгляд.

Леха перевел горящий взгляд на Ясномордцева.

- Шестьдесят тысяч девяносто рублей одиннадцать копеек! - отчеканил тот.

- Молодец, далеко пойдешь! - Леха хлопнул его по спине...

- Ключа нет! - проговорил Синякова. - Директор в отпуске, ключ у него.

- Так... ты здесь больше не работаешь! - проговорил Леха. Повернулся к народу. - Пиротехник есть?

- Так точно! - Поднялся человек с рваным ухом.

- Сейф можешь рвануть?

- А почему ж нет?

- Тащи взрывчатку! - скомандовал Леха.

Я сам не успел заметить, как, распластавшись, встал у сейфа.

- Его нельзя взрывать!

- Почему это?

- Там может быть водка!

Пиротехник и Леха сникли.

Концовка совещания прошла вяло. Все разбились на группки. Рядом со мной оказался Синякова, почему-то стал раскрывать передо мной душу, рассказал, что у Хухреца в городе есть прозвище - Шестирылый Серафим, а что сам себя он давно не уважает - с того самого момента, как дрогнул и заменил свою не очень красивую, но звучную фамилию Редькин на женскую, - с тех пор почувствовали его слабину и делают с ним все, что хотят.

Потом появились Леха и Хухрец.

- Надоел мне этот театр! - заговорил Леха. - Я ведь, наверно, не только им в городе заведую?

- Да, с десяток заведений еще есть! - хохотнул Хухрец.

- Ну, так поехали! Здесь остаешься командовать! - приказал Леха Пане.