В городе Ю (Рассказы и повести)

Машина, въезжая во двор, проехала по нескольким клокам сена, разнесенным из-под навеса сеновала завихрениями ветра, и Платон, поставив машину, сразу же стал собирать сено вилами обратно на огромную колючую гору, потом, перекрутив отполированную палку в руках, стал плотно пристукивать клочки к общей массе обратной, выгнутой стороной вил. Я от нечего делать принялся ему помогать. Где-то там, в городах, я что-то значил, мог важно и веско говорить, и это что-то значило, но здесь все это не значило ничего. Здесь я снова превратился в мальчика, в сына старого друга, и соответственно себя вел - и более ничего. Уже почти все забыв, здесь я вдруг вспомнил себя в детстве - робкого, вечно краснеющего мальчишку.

За оградой тянулось широкое поле с раскоряченными сухими плетьми, среди них, тяжелые, как ядра, темнели мокрые тыквы.

- И тыквы все померзли - не могли убрать! - махнул туда рукою Платон. - Хоть я своего зятя с этой лентяйкой заставил свои тыквы убрать! Он кивнул на амбар.

Раздался треск, легкий шум выхлопов. Платон распахнул ворота, и на бескрайний его двор въехал коричневый трактор - "шассик" - с небольшим железным кузовом перед стеклянной кабинкой. Платон постелил широкую рогожу, и тракторист вывалил из кузова гору зелено-серого перемешанного комбикорма. Все это, конечно, включая трактор, было колхозное, но Платон обращался со всем этим абсолютно уверенно. Он нанизывал корм на вилы и раскладывал в корыта-кормушки - радостно замычавшей корове, серо-розовым хрякам в соседнем отсеке, а за следующей перегородкой уже выскакивали и стучали в доски копытцами черные пуховые козы.

В свином деревянном корыте я успел увидеть присохшие ко дну скукоженные чехольчики помидоров - и тут он успел! Интересно - до заморозка или после?

Потом я смотрел на слоистые загривки торопливо жующих хряков и думал: в нашей жизни во всех хитросплетениях все равно не разберешься! И самое верное - самое примитивное рассуждение: человек, выкармливающий скотину, хотя бы даже для прикорма себя, наверное, прав, а те, кто как-то ограничивает его, тоже, может, правы, но уже меньше! И я так чувствую, что помогать-то, наверное, надо ему, а не другим - которые абсолютно спокойно оставляют поля помидоров, превращая их в гниль!

Тракторист уселся на приступку кабины, закурил и чего-то ждал, стеснительно - и в то же время явно - поглядывая на меня. Платон, недовольный заминкой, замедлил движение вил и остановил на нем тяжелый взгляд.

- Гала просила передать, - как бы оправдывая свое присутствие, проговорил тракторист, - шо к обеду она не придет - у нас Вятка рожает!

Платон мрачно кивнул и продолжил работу. Видимо, посчитал, что это сообщение как-то объясняет небольшую задержку тракториста. Стало быть, понял я, эти комбикорма - привет от Галы, дочки Платона, посланный с фермы... Вроде бы это нехорошо, но ведь больше взять-то неоткуда, да и сколько его на любой ферме валяется под ногами, под тракторами!

Тракторист вдруг преодолел свою нерешительность, встал с подножки маленький, румяный - и слегка приседающей походкой направился ко мне. Платон хмуро посмотрел на него, потом махнул рукой, заранее, видно, зная, что собирается сказать тракторист, и оценивая это как ненужную пустяковину.

Тракторист подошел ко мне вплотную и выбросил пятерню. Мы взялись за руки, пожали, но тракторист не выпускал моих пальцев. Глаза его загадочно блестели. Он выдержал длинную паузу и наконец эффектно произнес:

- Попов Леонид Георгиевич! В смысле произведенного впечатления он не просчитался.

- Как? Попов? И Георгиевич? - изумился я. - Так я же Валерий Георгиевич Попов!

Тракторист довольно улыбнулся и, ни слова больше не говоря (видимо, он сделал все, что хотел), еще раз тряхнул мне руку, сел в стеклянную свою кабину и урулил.

Единственный, на кого я мог выплеснуть свои эмоции, был Платон, хотя, судя по меланхолическому его выражению, особого сопереживания я от него не ждал.

- Попов!.. И - Георгиевич! - все же воскликнул радостно я.

- Да много тут всяких! - пренебрежительно произнес Платон (я подумал, что он имеет в виду нерадивого тракториста). - Што ж удивительного - родное ведь село.

Действительно... родное! Я с умилением посмотрел вокруг, но ничего умилительного больше не заметил.

- Ты, чем филологией заниматься, - уже по-свойски предложил Платон, лучше бы съездил в поле, памадор привез! Вон старые ящики у ограды валяются - загрузил бы!

- Мерзлых, что ли?

- Так сойдет... для скота... Через три дня вовсе сгниют.

Конечно, по абстрактным законам он не прав: помидоры не его... Но по здравому смыслу... А есть ли что-нибудь важнее его?

- Да чего-то машина моя барахлит, - проговорил я.

- А чего там у тебя с ней? - Тут он проявил интерес.

Мы подошли к моей машине (крыша и бока уже высохли), открыли и сели. Я повернул ключ зажигания, стартер крутился, завывал, но мотор не подхватывал. Мы подняли крышку, проверили бензин в карбюраторе, искру на свечах - искры не было... Почистили свечи, снова повторили - стартер крутился, мотор молчал!