В городе Ю (Рассказы и повести)

Тот, ошалев, откинув челюсть, сидит, ничего не понимая. А она встает и гордо уходит на кухню...

Но энергия - удивительная! Только что вымыла посуду и уже - топает утюгом, гладит.

- Имеются товары, - говорит она, важно появляясь. - Цвета: сирень, лимон.

Потом она подходит ко мне, преувеличенно вежливо говорит:

- Сдайте завтра бутылки. Хорошо? И картошки купите.

Я молча киваю. Я физически уже чувствую, как все эти невкусные, неинтересные дела опутывают меня, делают своим...

- У нас заночуешь? - спрашивает тесть. - Я тогда в прихожей на раскладушке, ты - на диван.

- Ну зачем же?! - говорю я. - У вас что - рассольник? Вот и буду спать в нем! Тесть удивленно поднимает бровь.

Никто не заходит и даже не звонит. Первое время забегали еще друзья, но теща сразу же начинала громко говорить, как бы в сторону: "Как же, шляются тут разные объедалы да опивалы!" Ей, видно, любые гости представлялись в виде каких-то полусказочных объедал и опивал - сапоги гармошкой, огромные блестящие рты, пальцы вытираются об атласные, с ремешком рубахи.

... Время тянется томительно. Тесть осторожно гладит внучку. Жена стоит перед часами, шепчет, загибая пальцы, считает, какой грудью, левой или правой, сейчас кормить. Потом она садится на диван, положив дочь на приподнятую ногу.

Даша сразу бросается сосать, щеки так и ходят ходуном. Теряя грудь, начинает громко пыхтеть, сопеть, вертеть головой.

- Мы с ней сегодня, - говорит жена, помогая ей, - часа три уже гуляли. Со всеми старушками тут перезнакомились, что на скамейках сидят. Я им говорю: "Вообще-то у меня муж есть, но он все по делам". Они кивают так сочувственно и явно думают: "Понятно все. Мать-одиночка!"

Она улыбнулась, прикрыв языком верхние зубы.

- Потом домой ее отнесла и решилась вдруг в магазин сходить, впервые за все это время без нее. Очень странно было идти - без брюха и без коляски!

Вдруг заверещал телефон. Звонила одна моя старая знакомая. Своим бархатным голосом она сообщила последние новости, потом выразила удивление по поводу того, что я не смогу сопровождать ее в театр.

- Странно, - говорила она, - по-моему, в любой интеллигентной семье должно быть правило: каждый встречается с кем угодно и не отдает при этом отчета!

"Что ж, - хмуро подумал я. - Получается, у нас неинтеллигентная семья?"

Тут я увидел, что рядом стоит жена, глаза ее полны слез, подбородок дрожит.

- Опять? - проговорила она.

- Что - опять?! - вешая трубку на рычаг, закричал я. - И по телефону разговаривать нельзя?

- Да! - закричала она. - Нельзя! Тесть вдруг захрапел особенно громко.

Ранним утром, спустив коляску по лестнице, мы вышли на прогулку. Было холодно. Дорога, разъезженная вчера, так и застыла остекленевшей гармошкой.

Мы двигались молча. Было удовольствие в том, чтобы катить коляску: чем-то напоминало езду на велосипеде или - из детства - бег со звенящим катящимся колесом на упругой изогнутой проволоке.

Мы въехали в пустой парк. Во льду были видны вмерзшие листья, ярко-зеленая трава. Сходя с дороги, я разбивал каблуком лед над пустотой открывались теплые парные объемы со спутанной травой.

- А ты чего чулки эти напялила? - спросил я. - Других, что ли, у тебя нет?

- А мне другие нельзя. У меня ноги тонкия. Тонкия! - важно проговорила она.

- Все равно! - сказал я.

- Ну ладно, - сказала она. - Теперь я буду тебя слушаться...

Потом мы скользили по ледяному склону, придерживая колясочку...

- Ло-орк! Смеется!

5. Жизнь сложна

Прошло семь лет.

- Ех! - говорила жена, разливая чай. - Я в промтоварный сейчас заходила, такая там шерсть! Очень редко бывает! Очень!

Жена покачала головой.

"Да-а, - подумал я. - Пора, видимо, браться за ум, порезвились - и хватит. Начинать пора солидную, основательную жизнь, пора в очередь становиться, как все!"

Грустно это было понимать!

Я надел халат, пошел к себе в кабинет, сел за стол с целью начать новую жизнь.

Вдруг я увидел, что в луче солнца пунктиром блеснула паутина.

"Пунктиром... блеснет паутина!" - похоже на начало стиха.

Гляжу - все ниже она к столу опускается, а на конце ее сучит лапками маленький паучок!

Куда же он? Как раз в бутылку с чернилами, которую я открыл, собираясь заправить ручку! Шлеп! Успел только схватить его за паутинку, вытащить, мокрень-коге* поставить на сухой лист. Паучок быстро забегал по листу, оставляя каракули. Вдруг я с удивлением разглядел, что получаются буквы!

"Г... Д... Е... где-то я тебя видел!"

Нахальство какое! В моем собственном доме где-то он меня видел.

Прелестно!

Еще штанишки такие мохнатые на ножках! Поднял я его вместе с листом: "Давай! Мне такие наглецы в хозяйстве не нужны! Я сам, может, неплохо пишу, конкурентов в моем собственном доме мне не надо!"

Паучок с ходу понял меня - утянулся на паутинке и где-то под потолком непонятно исчез.

Успокоился я, стал писать письмо - вдруг снова, разбрызгивая кляксы, шлепается на лист, бежит:

"X... хоть бы пальто жене купил, подлец!"