В гостях у дедушки и бабушки (Сборник рассказов)

С версту мы промчались чуть не в карьер. Кнут без перерыва свистал в воздухе и безжалостно хлестал несчастную лошадь по бокам.

— Вы смотрите, дети, не рассказывайте об этом дедушке с бабушкой, — заговорил машинист, когда Ефим пустил лошадь потише. — Дедушка ваш хоть и хороший человек, а всё-таки донесёт графине, и выйдут неприятности… На этот счёт Егор Михайлович — ябеда, накажи меня Бог… А тебе, Ефимка, как только приедем, я сейчас же зубы начищу… Так и знай… Я тебя научу спать в дороге…

Ефим не возражал. Вся поза и все движения его показывали, что он чувствует себя виноватым. Машинист разражался бранью довольно долго и кончил тем, что приказал остановиться и снова приложился к штофу. При этом он метнул в сторону кучера гневный взгляд и проговорил со злобой:

— С таким иродом поневоле выпьешь…

Ты у меня заснёшь в другой раз!.. Смотрите же, дети, не рассказывайте… Не угодно ли, два часа проспал, накажи меня Бог… Когда мы теперь в Крепкую приедем?..

Машинист сделал второй основательный глоток, и мы поехали дальше. Через четверть часа, однако же, последовала новая остановка. Тут мы с удивлением заметили, что к машинисту снова вернулось его добродушие, потому что он протянул зелёную посудину кучеру со словами:

— Не стоило бы тебе, Ефим, давать, да уж Бог с тобою. Пей, только немного, а то опять заснёшь.

Кучер взглянул на штоф благодарными глазами и сразу повеселел.

— А винт цел? И гайка цела? — озабоченно спросил машинист.

— Всё цело, — ответил Ефим, возвращая штоф и вытирая рот пыльным рукавом.

— То-то, смотри; а то придётся опять в Таганрог ехать, накажи меня Бог… Дай-ка я ещё…

Версты через две Ефим поглядел в небо и проговорил:

— До ночи мы на постоялый двор не поспеем.

Машинист так и подпрыгнул на своём сиденье.

— Не поспеем? — испуганно заговорил он. — Где же тогда, накажи меня Бог, ночевать будем?

— А я почём знаю? Должно быть, в степи заночевать придётся, — спокойно и даже равнодушно ответил Ефим.

Машинист заметно побледнел.

— Может быть, до хутора доедем? — спросил он.

— И до хутора не доедем: проспали.

— О, чтоб тебя, проклятого! Чтоб ты скис, чёртов сын! Чтоб ты… накажи меня Господь.

Из машиниста, как из мешка, посыпались брань и укоризны.

— Как хочешь, а поспешай, — проговорил он решительно и строго. — Куда-нибудь приткнуться надо. В степи я ночевать боюсь… Так и знай, что боюсь, накажи меня… С нами дети чужие: им нельзя в степи ночевать. Егор Михайлыч узнает, так он тебя со света сживёт…

По бокам злополучной лошади опять зачастил кнут. Солнце уже заметно склонялось к западу, и Ефим не без тревоги поглядывал на него. Прошло несколько времени — и лошадь, выбившись из сил, пошла шагом. Машинист заволновался. А тут ещё и Антоша прибавил ему тревоги, сделав неожиданное заявление:

— Пить хочу. Дайте воды.

— Пить? — встревожился машинист. — Вот тебе и раз! Где я тебе возьму воды в степи? Тут близко ни одной криницы нет. Отчего ты, накажи меня Бог, в слободе не пил, когда проезжали?

— Тогда не хотелось.

— Ну и дурак, что не хотелось. Теперь жди, покамест до какого-нибудь хутора доедем. Тогда и напьёшься… Вот ещё наказание…

Заявление брата напомнило и мне о воде; я тоже вдруг почувствовал жажду — и это сразу испортило наше хорошее настроение духа. Теперь уже всё — и степь, и дорога, и люди, и лошадь стали казаться нам скучными и неприятными. Выходило так, как будто бы мы кем-то и чем-то были обижены, и оба мы нахохлились. Ефим поглядел на нас с состраданием.

— А вы, паничи, кислицы поешьте: вам легче будет. Всё равно, как будто бы напьётесь.

— Что за кислица? — спросил Антон.

— Трава такая в степи растёт. Погодите, я сейчас вам нарву… Тпру!..

Ефим остановил лошадь, соскочил с дрог и побежал в сторону от дороги, в степь.

— Куда ты, чёртов сын? — свирепо закричал машинист. — Тут поспешать надо, а ты… Да я тебя за это убью, накажи меня Бог!..

— А вы покамест выпейте! — крикнул на ходу Ефим. — Я скоро…

Машинист сразу успокоился, перестал протестовать и начал возиться со штофом. Через три минуты мы с Антошей жевали какие-то кисленькие листья, похожие на листья подорожника. Во рту как будто бы посвежело и похолодело, как от мятных капель. Приятное ощущение было, однако же, непродолжительно: его заменила какая-то горечь, и жажда усилилась. Мы повесили носы.

Но мы не знали, какой неожиданный сюрприз ждёт нас ещё впереди.

На юге летние сумерки очень коротки, а в этот вечер они наступили гораздо скорее, нежели всегда. Солнце село в тёмную, почти чёрную тучу, и в природе стемнело как-то сразу. Ефим поглядел на эту тучу и крякнул.

— Что такое? — встревожился машинист и стал смотреть на запад.

Кучер промолчал и только пощупал у себя под сиденьем. Машинист пристально следил за его медленными движениями, затем что-то сообразил и вдруг заревел не своим голосом:

— Убью, ежели нас захватит! Накажи меня Господь, убью!..

— Разве же я виноват? Это — от Бога, — флегматично процедил сквозь зубы парубок.

— До Ханженкова хутора далеко ещё? — взвизгнул машинист.

— Должно быть, верстов восемь будет, — тем же тоном ответил Ефим. — Только это в сторону.