В гостях у дедушки и бабушки (Сборник рассказов)

— Так я тебе и поверил… Графиня разберёт… А это что за гимназисты?

— Это к Егору Михайловичу в Княжую внуки приехали. Это такие дети, такие дети, что им и цены нет… Ихний папаша в бакалейной лавке в Таганроге торгует.

— Внуки Егора Михайловича? Что же, очень приятно, — заговорил старик, глядя на нас. — Пожалуйте в комнату, милости просим. А ты ступай. После придёшь, когда управляющий вернётся… Милости просим.

Старик повернулся, и мы с Антошей вошли вслед за ним в комнату с низким потолком и глиняным полом. В ней были стол, два стула и деревянная кровать с тощеньким тюфячком. На столе стояла чернильница с гусиным пером и лежала тетрадка серой писчей бумаги. Над кроватью висело католическое Распятие.

— Ну, познакомимся, — сказал старик, не снимая с плеч солдатской шинели.

Я выступил вперёд и отрекомендовался:

— Александр Чехов, ученик пятого класса, а это мой брат, Антон Чехов, ученик третьего класса.

— Смиотанко, — коротко отрекомендовался, в свою очередь, старик. — Был когда-то офицером, теперь разжалован в солдаты, служу у графини писарем и обречён на вечный борщ.

Мы пожали друг другу руки.

— Садитесь, молодые люди. К дедушке в гости?

— Да.

— Что же, хорошо. Только ведь ваш дедушка — очень крутой человек и страшный холоп и ябедник. Я его, признаться, не люблю.

— И мы с братом его тоже не любим, — ответил я. — Когда он приезжал в Таганрог, то от него никому житья не было. Не знали, как от него избавиться, и рады были, когда он уехал.

— А бабка ваша — набитая дура, — сказал Смиотанко.

— Да, глуповата, — согласился я.

Разговор продолжали в том же духе. Я либеральничал и был доволен собою, не подозревая, что моё либеральничанье не идёт дальше глупого злословия. Антоша не проронил ни одного слова.

— В какие часы принимает графиня? — спросил я развязно.

— А на что вам?

— Хотел бы ей представиться вместе с братом.

— По делу или так?

— Просто из вежливости.

— Без дела она вас не примет. Она — старуха, и дочь её, княгиня, тоже старуха. Какая вы им компания? О чём вы с ней говорить будете?

Моё самолюбие было уязвлено.

— Надеюсь, что я, как ученик пятого класса, нашёл бы, о чём поговорить с графиней, — с достоинством ответил я.

— О чём? О латыни да об арифметике? — усмехнулся Смиотанко. — Не годитесь. Я — бывший офицер — и то очень редко удостаиваюсь милостивой беседы с её сиятельством, а вы что? Безусый мальчишка, сын какого-то бакалейщика и более ничего. Нет, не годитесь.

Мне стало неловко. Какой-то неведомый старик — писарь унижал мой авторитет перед братом. А я ещё так недавно и так уверенно говорил Антоше, что непременно познакомлюсь с графиней… Я поспешил переменить разговор.

— Скоро нас отправят к дедушке? — спросил я.

— А это, господа, не от меня зависит, — ответил Смиотанко. — Про то знает управляющий Иван Петрович. Он скоро должен приехать. К нему и обратитесь. Только имейте в виду, что он с вашим дедушкой в контрах… Слышал я, будто сегодня отправляют в Княжую оказию с мукою. Если сумеете примазаться к ней, то и поедете.

— А другого способа нет? — спросил я.

— Для вас отрывать от работы лошадь и человека не станут. Пора горячая. А вот и Иван Петрович приехал.

На улице продребезжали беговые дрожки, и через две минуты в комнату вошёл приземистый старичок с бритым, умным и благодушным лицом, одетый по-городскому. Он был в пыли. Войдя, он снял картуз, смахнул с него платком пыль, похлопал себя тем же платком по плечам и по брюкам и, не замечая нас, обратился к Смиотанке:

— Переписали ведомости, Станислав Казимирович?

— Нет ещё, — ответил Cмиотанко с лёгким смущением.

— Ах, Боже мой! Что же это вы? — с неудовольствием воскликнул Иван Петрович. — Её сиятельство давно уже дожидаются ведомости и уже два раза спрашивали… Так нельзя… Её сиятельство могут прогневаться.

— Сегодня перепишу… А вот и гости.

Смиотанко указал на нас. Иван Петрович обернулся в нашу сторону, прищурился и спросил:

— Кто такие?

— Егора Михайловича внуки.

Я поспешил отрекомендоваться.

— А-а, очень приятно, очень приятно, — благодушно засуетился управляющий. — Ваш дедушка — прекрасный человек. Я их очень уважаю.

— Иван Петрович, бросьте политику. Скажите прямо, что он подлец и что вы терпеть его не можете, — вмешался Смиотанко.

— Идите, Станислав Казимирович, переписывайте ведомость, — строго сказал Иван Петрович. — Вы — беспокойный человек… А вы, молодые люди, не слушайте. У него такая привычка. Оно, положим, правда, что вашего дедушку отсюда, из Крепкой, сместили и перевели в Княжую, а меня её сиятельство посадили на их место, но ведь это не наше дело, а графское. Нет, Егор Михайлович — прекрасный человек. И Ефросинью Емельяновну я тоже уважаю. А ежели они на меня сердятся, так Бог с ними.

Не желая вмешиваться в деревенскую «политику», я заговорил об оказии в Княжую.

— Есть, есть, — заторопился Иван Петрович. — Из Княжой Егор Михайлович за мукой для косарей подводу прислали. Теперь уже нагружают. Через четверть часа и поедете. Кланяйтесь от меня почтенному Егору Михайловичу и многоуважаемой Ефросинии Емельяновне. Надолго к нам в гости приехали?

— Неизвестно. Как поживётся.