— А это ваш братец? Кажется, Антон… Антон Павлович? Так? Славный молодой человек. Хорошо учитесь? Ну, по глазам вижу, что хорошо и даже отлично… Очень приятно… Приезжайте к нам сюда в Крепкую почаще. К отцу Иоанну на вакации сынок, семинарист, приехал — приятный и образованный молодой человек. С ним о серьёзных материях потолкуете… Умный господин.
— Балбес и дубина, — вставил Смиотанко.
— Переписывайте ведомость, Станислав Казимирович. Их сиятельство могут прогневаться. А вот и ваша оказия с мукою. Пожалуйте, я вас посажу и самолично отправлю.
Мы вышли на улицу. Перед крыльцом стояла повозка, нагруженная четырьмя мешками муки. У переднего колеса с вожжами в руках стоял мужик лет пятидесяти, похожий на отставного солдата николаевских времён.
— Так вот, Макар, — обратился к нему Иван Петрович, — скажешь Егору Михайловичу, что я записал эту муку в отпускную ведомость по княжеской экономии, а Егор Михайлович пускай к себе на приход запишет… Заодно отвези в Княжую и этих двух прекрасных юношей. Садитесь, господа молодые люди, да смотрите, не перепачкайтесь в муке… Всё? Ну, с Богом. Кланяйтесь.
Макар, как нам показалось, посмотрел на нас не очень дружелюбно.
— Посмотри, Саша, у него нет двух пальцев на руке, — шепнул мне брат.
Я посмотрел. Действительно, у Макара на правой руке не хватало указательного и среднего пальцев. Я хотел было спросить его, куда они девались, но он угрюмо сел к нам задом и, по-видимому, не намерен был начинать разговора.
Мы поехали по слободе. Из одного из переулков выскочил, пошатываясь, Ефим и весело крикнул нам:
— Гей, паничи, счастливый путь!.. В воскресенье я приду к вам в Княжую в гости… Я вас люблю. Вы хорошие… А машиниста жинка раздела, заперла в чулане и не даёт горилки… А он ругается… Я приду… Рыбу ловить будем…
Макар злобно посмотрел на него.
— Пьяница чёртова! Батька с матерью пропил! Махамет! — проговорил он громко и презрительно.
— А ты беспалый чёрт! — ответил Ефим. — Свиньи пальцы отъели, так и не слышал.
Макар сердито плюнул, ударил по лошади, и скоро мы оказались снова в степи. Ехали молча. Солнце уже давно перешло за полдень, и нам очень хотелось есть. У Антоши от голода даже ввалились щёки.
— Скоро мы до Княжой доедем? — спросил я Макара.
— Когда приедем, тогда и дома будем, — ответил он угрюмо.
— А много ещё вёрст осталось? — спросил Антоша.
— Сколько осталось, столько и есть, — последовал угрюмый ответ.
На половине дороги Макар, однако же, вдруг круто повернулся к нам вполуоборот и спросил:
— А вы кто же такие будете?
— Мы — внуки Егора Михайловича, — ответил Антоша, — и едем к дедушке и к бабушке в гости.
— Ага, к аспиду аспидята едут, — проворчал Макар по-хохлацки себе под нос. — Значит, аспидово племя.
Он сердито повернулся к нам спиною и до самой Княжой не проронил ни одного слова.
У графини была дочь, вышедшая замуж за князя, фамилию которого я не помню. За молодой графиней в приданое дана была слобода, которую поэтому и назвали Княжой. Лежит она в десяти верстах от Крепкой, и церкви в ней нет. Слобода маленькая, невзрачная. Ценны в ней только необозримые поля. Тем не менее и здесь построен барский дом городского типа в шесть или семь комнат. Построен он был для новобрачных княгини и князя, но они предпочли жить в Крепкой, у графини, и барский дом пустовал и всегда был на запоре. Окружал его небольшой, тенистый и сравнительно ещё молодой садик, спускавшийся к речке.
Когда дедушку из Крепкой перевели в Княжую, то ему и бабушке пришлось поселиться в пустом барском доме. Но их обоих угнетал простор больших комнат, и приличная, мягкая заграничная мебель пришлась им не по вкусу.
— А ну их к бесу! — говаривал дедушка, глядя на венское кресло-качалку. — Стул не стул, санки не санки, а так, чёрт знает что.
Или вот сердился он на вольтеровское кресло:
— Плюхнул в него и пропал в нём: совсем человека не видно… Господа с жиру бесятся… Делать им нечего.
Больших комнат старики не любили, потому что анфилады их вселяли в них суеверный страх.
— Тут слово скажешь или крикнешь, а оно из пятой комнаты к тебе отзывается…
— Кто это «оно», дедушка?
— Известно кто: либо домовой, либо нечистая сила… Люди Бога забыли и модничать начали; и всё оттого, что у господ денег много и они по разным заграницам ездят… Ну, вот погляди: заграничный стол. А может быть, его какой-нибудь басурман и еретик делал, который и в церкви никогда не бывает?! По-настоящему такую вещь и в доме держать нельзя… Грех…
Ввиду этого Егор Михайлович выпросил у графини позволение построить для себя жилище по своему вкусу и выстроил тут же, рядом с барскими хоромами, маленькую хатку с двумя крохотными низенькими комнатками. Очутившись в привычной тесноте и духоте, оба старика почувствовали себя привольно и хорошо, как рыба в воде.