В гостях у сказки Александра Роу

— Но должна сказать, что приходилось нам очень тяжело, потому что каждый день играли спектакли. Мы жили в Потсдаме, а объездили всю Германию. Каждый день одно и то же: поездки за 200 км, а после спектакля — те же 200 км обратно в автобусе. Спать хочется, сил никаких. Но нас очень хорошо принимали, потому что для людей, которые жили в течение двух-четырех лет за рубежом, услышать русское слово, увидеть русский театр, хорошие спектакли, концерты — очень приятно и важно. Это была практика, которая нужна для актера. Нельзя было сидеть в простое.

— Учась в школе, вы не думали о театре, о кино?

— Нет, не думала. Я мечтала, что буду штурманом дальнего плавания. Но я всегда участвовала в самодеятельности. Даже будучи в армии, в какие-то промежутки между боями и пела, и танцевала. У нас даже проводился смотр художественной самодеятельности фронтов! Это было где-то в 1943 году, нас отправили в Москву, где мы заняли первое место. Поделили его с ансамблем Московского округа.

— Зоя Николаевна, а где вы служили?

— В июне 1943 года я приехала под Воронеж. Попала в метеорологическую службу, в зенитные войска. Ну что я умела после десятого класса? Ничего. Поэтому меня очень быстро обучили делу: нужно было давать сводку погоды, баллистический ветер на разных высотах. Это было важно для самолетов, для зенитных орудий, чтобы снаряды попадали точнее в цель. Ведь ветер их отклонял на высоте 5–6 тысяч метров. А благодаря нам, это все учитывалось, и тем самым мы помогали армии.

— Как родители отнеслись к вашему желанию в семнадцать лет уйти на фронт?

— Отец у меня был на фронте. А что могла со мной сделать мама? Я была босячка такая, непослушная. Я считала, что уже стала взрослой и должна идти защищать родину.

— То есть, вы ничего не боялись, ни в чем не сомневались?..

— В общем, наверное, по глупости. Страха-то не было. И я была ранена в первый же месяц. При бомбежке. Наша машина попала в воронку, и у меня было осколочное ранение лица. Но ничего, поправилась. Прослужила полтора года, с июня 43-го. Мы прошли Воронеж, Курск, Нежин и Киев. И в конце 44-го года, в октябре, я была демобилизована. Нас, девчонок, стали отправлять домой.

— Если приглядеться, шрам на лице у вас заметен до сих пор.

— Лицо у меня было испорчено страшно! Все зашито-перешито, лицо распухло… Я очень переживала, не смотрела на себя в зеркало. Была симпатичная девочка, а стала таким уродом! Но мне сделали операцию в Москве. Врач буквально лепил новые лица раненым — отрезал маленькие кусочки кожи с рук, ног, и пришивал туда, где не было губ или носа. На это было страшно смотреть, но потом, когда все прирастало, и он срезал лишнее, получалось даже красиво. Хотя поначалу я в обмороки падала.

— Быт женщины на фронте что из себя представлял?

— Обыкновенный. У нас был очень хороший коллектив и замечательный начальник метеослужбы майор Мучник Вольф Моисеевич, кандидат физико-математических наук. Мы работали сутками, каждые три часа нужно было делать замеры, заряжать газогенератор, чтобы получить водород для наполнения шаров-пилотов. И наблюдать за их движением на разных высотах. Спать хотелось безумно. На стульчике где-нибудь прикорнешь, а старшина Назаров будит-будит, не добудится — пойдет, сам сделает. К нам хорошо относились, жалели.

Но я попала в более благоприятное время, когда наши войска уже наступали. До этого было страшно: нищета, голод. Мы шли в первом эшелоне, от Воронежа и до Киева. В Курск я въехала на первой машине, когда город только освободили. Вот там было страшно. Меня определили под самую крышу в семиэтажный, чудом сохранившийся дом, совершенно пустой. В комнате был только огромный канцелярский шкаф, его опрокинули и придвинули к подоконнику, на который поставили полевой телефон. Мне передавали по нему данные, а я должна была их записывать, зашифровывать и передавать дальше в войска. Курск еще бомбили, по тысяче самолетов в ночь летали над городом. И самое ужасное, что очень много было предателей. Я своими глазами видела: то там сигнальная ракета летит, то там — вокруг наших воинских частей, около штаба. Я звонила, вызывала патрули, ловили их.

Но самое страшное было на второй день моего пребывания в этом доме, когда я узнала, что там при немцах было гестапо. И на чердаке, под которым я сидела, расстреливали партизан. Я, конечно, не мистик, но это было жутко.

— В кино вам не приходилось обращаться к военной тематике?

— Приходилось. Я снималась в картине «Товарищ генерал», где играла обыкновенную крестьянку. В ее хате остановился этот самый генерал, которого играл Игорь Ледогоров. Так вот по сюжету я на летней кухне что-то готовила, он умывался и садился кушать. Но тут начинался обстрел, я шла в дом, тут же взрывалась моя хата, и я падала — погибала. Вот такой эпизод.