Звучат новые аккорды с просьбой к дорогой жене: «Приди, приди на гроб, мой милый, в часы печали отдохнуть, приди, приди на гроб унылый, приди поплакать и вздохнуть». Но никому, конечно но прийти на наш гроб в далекой Сибири, а аккорды и дальше умоляют, просят: «Твоя слеза на гроб мой капнет и травка вырос-тот на нем, моя душа молиться станет всегда о имени твоем».
Вздохи слышатся и многие вытирают непрошеные слезы со своих глаз. Аккорды стихли, но не умерев, снова ожили но уже в мажорном тоне и до наших ушей долетает игривая черноморская песня: «Выйды Грыцю на вулыцю. Выйды Коваленко, заграй мэни в сопилочку», Заливаются сильные тенора, старательно выговаривая слова игривой песни.
Гудит колоколом, то стихая, то усиливаясь, бас Андрея Колюжного. Лица слушателей проясняются, появляются улыбки на лицах а молодежь не желая считаться со своей слабостью, готова пойти и в пляс. Все еще слушают с ожиданием не продлится ли игривая песня, а с вышки наш «телохранитель» заорал во все горло: «Что стали, давай, давай, еще пойте».
Голод
Мы совершенно были изолированы от свободного мира и слишком скудные вести доходили до нас через высокие лагерные заборы.
Если иногда и получали какие нибудь новости, то от своих лагерников, которые большими группами посылались для временных работ в колхозы. Вот от этих заключенных мы узнали, что в 1947 году был большой голод. Рассказывают, что там, где они работали, одна мать бросила под поезд двух своих детей и сама тоже бросилась под поезд из за голода, который царил в то время.
Завербованные
Электро-механическая мастерская, в которой работала наша рабочая бригада электриков, слесарей, формовщиков, литейщиков и кузнецов, находилась возле шахты, в которой работали вольные. Среди них работало много «вольных» девушек, которые прибыли сюда по вербовке. Мне удалось с некоторыми из них поговорить.
Большинство из них со средним образованием. Были и такие, которые окончили медицинские факультеты. Им сулили горы всяких благ, а копа привезли их сюда, то вытряхнули, как из мешков гнилую картошку. Всем обещали хорошо оплачиваемые места: кому в госпитале доктором, кому сестрой милосердия, кому инженером, а кому техником. Все обещания красных правителей, как и всегда, остались обещаниями, а девушки оказались выброшенными на произвол судьбы голодными, бесприютными.
Чтобы не умереть от голода девушки вынуждены были поступить на работу в угольные шахты. В шахтах Абашево № 1 и 2 таких несчастных девушек было еще больше. Многие, чтобы не умереть от голода в далекой Сибири, занялись проституцией.
Вот как Советская пролетарская власть беспокоится о своей интеллигентной молодёжи.
Оставляем Зыряновку
Как ни тяжело живется в лагерях, но обращая внимания на все ужасы лагерной жизни, время, как будто спешило с потерей здоровья отодвинуть нас от молодости. Год нашего пребывания в лагере Зыряновка прошел довольно быстро и наш интернациональный лагерь красные правители начали расселять.
Поляков отправили на одну сторону, Венгров — в другую а нас с Немцами в третью. Забрав свои жалкие пожитки, двинулись походным порядком в путь. Но было особой охоты идти в неизвестность, но ничего на поделаешь.
Наступление осени
Поля оголились и наежились стерней, еще не сбитой малочисленна рогатым колхозным скотом. Ветер лениво гуляет по опустевшим полям, собирает попавшуюся ому на пути паутину и несет ее куда то в даль и украшает попавшиеся ему на пути кустарники или деревья. Придорожные березки качают своими верхушками, окрашенными в новые золотистые цвета. Птицы собираются в большие стаи и приготовляются к отлету в теплые края, где они не смогут найти такое обилие пищи, какое находили в СССР на колхозных полях.
Многие колхозные поля из за нехватки уборочных машин и комбайнов не убирались и урожай погибал или под снегом или обирался следующей весной.
По небу острым угольником с криком «урлю, урлю», как будто прощаясь с кем родным, медленно взмахивая крыльями, как пловец «бабайками» (двойными веслами) плывут в голубой синеве, как в огромном тихом озере, летят на юг журавли. Дикие гуси, подобно журавлям, выстроились за своим вожаком в две расходящиеся полосы, с редкими выкриками устающих, высоко над нами плавно летят к тому же теплому краю.
Крики постепенно затихают и они исчезают в голубой синеве неба. С жадностью впиваюсь глазами в улетавших зольных птиц. Вольные птицы, вольные как ветер, куда хотят, туда и летят. А мы несчастные белые рабы плетемся за вооруженными красными палачами, подгоняемые матерщиной или ударами приклада винтовки в спину.
Одному только Богу известно куда мы плетемся, но, во всяком случае, плетемся не к добру.