В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях

Кое где на стенах были написаны, довольно красиво, приятные пожелания братьям лагерникам, которые поселятся после них. Кто были они, откуда они и куда угнаны — тайна.

Мы начали привыкать к новым лагерным баракам. Часовых на вышках не было. Были только сторожа, которые жили вблизи за забором. Они держали ворота запертыми и без их разрешения мы не могли выйти из лагеря. Только с их разрешения мы ходили в тайгу по грибы и только здесь я узнал, что такое тайга. Когда войдешь в гущу тайги, то и у храброго по коже поползут мурашки. Громадные сосны стоят стеной и своими сплетенными и густыми ветками закрывают не только солнце но и небо. Человек не может свободно продвигаться. Земля покрыта толстым слоем гнилых игл, которые лежат столетиями. Колючие кустарники своими крючками рвут одежду, царапают лицо и руки, а глазам не дают свободно видеть, что делается в нескольких шагах впереди.

Разных грибов под соснами такая масса, как будто кто то их насыпал. «В глубь тайги мы не посмели зайти, чтобы не затеряться и не потерять своих друзей. Наполнили свои торбы грибами и вернулись в лагерь». По рассказам, в здешней тайге пошаливали медведи. От затерявшихся в тайге заключенных находили только сапоги или валенки.

Одного железнодорожного сторожа съели медведи, сапоги не смогли съесть, оказались очень твердыми.

С юга наш лагерь омывала речушка, на берегах которой росла густая и довольно высокая смородина и кусты дикой розы-шиповника.

Мы жили на полуголодном продовольственном пайке, а потому, чтобы утолить свой голод, часто посещали кусты смородины и шиповника. В речушке была и рыба, но не было чем ее ловить. Реки в тайге обросли кустарниками и высокой травой, но вода в них кристально чистая. В речной воде всё отчетливо отражается, как в зеркале, но часто отражение бывает красивее, чем действительность.

Женский лагерь и больница

В 10–11 километрах от нашего лагеря, за полотном жел. дороги, на бугре, как бы выступая из тайги, виднелся женский лагерь и больница, в которой находились заключенные тяжело больные. Иногда и нам приходилось обращаться туда за медицинской помощью. Так однажды, в сопровождении сторожа, мы пошли в «замок» наших несчастных сестер. Поднимаясь в гору, немного участилось наше дыхание и сердце биение, а потому мы должны были сделать маленькую передышку.

Вошли в лагерные ворота и направились к проходной, которая заметно выделялась в лагерном заборе. В проходной стоял часовой, а во дворе увидели надзирательниц, которые суетливо бегали по двору и старались удалить женщин и девушек, которые издалека были похожи скорее на медвежат, а не на девушек в своих ватных брюках и фуфайках. Во дворе, несмотря на возвышенное место, была грязь.

Вошли мы в коридор больницы. Как ни старались надзирательницы спрятать от наших глаз своих питомиц, но через очень короткое время нас окружила небольшая группа женщин в женской одежде, а не в фуфайках и ватных брюках. Между заключенными женщинами были: казачки, украинки, латышки, литовки, немки, югославки, венгерки, японки и представительницы многих др. народов.

Встретил я здесь станичниц по Родной Кубани и землячек по Югославии. Женщины задавали массу разных вопросов с такой торопливостью, что мы, при всем желании, не смогли дать им ответа.

Многие из них плакали, другие смотрели на нас молча. Своими слезами несчастные женщины омывали свои бледные и исхудалые лица.

Так поступали с безвинными женщинами в «счастливой» стране коммунизма.

Тяжело было смотреть на этих несчастных. Сердце сжималось от боли и невольно выступали слезы на наших глазах. Забывая свое горе, горе — переживаемое женщинами, во много раз было сильнее нашего. Многие обращались к нам с просьбой дать им закурить. Я разделил между курящими женщинами все свои папиросы. Благодарностям не было конца. Между заключенными было много довольно пожилых женщин. Они были очень угрюмы, а при виде нас, наверное, вспоминали о своих заброшенных очагах, о своих семействах и обо всем дорогом, погибшем и ушедшем безвозвратно. Плакали горькими слезами, не обращая внимания на присутствующих мужчин, таких же несчастных, как и они сами. Уверен, что и женщины так же голодали, как и мы, но они все же постарались поделиться последним кусочком и угостили нас обедом.

Да, в груди бушевала буря ненависти и страшной злобы к проклятым московским красным палачам и их приспешникам.

Тяжело на душе от сознания, что ты, при всем желании, не можешь защитить слабую женщину от красного зверя. Их мучения тяжелее наших. В душе не только разочарование, но злоба на самого себя, что ты не можешь отомстить коммунистам за их издевательства над ними.

Несчастная женщина, до какого ужасного переживания довела тебя судьба в коммунистическом «раю»?