– Верно, дюша мой. Какой ты умный, дюша мой, эфендим!
Карапет позвонил в электрический звонок, ведущий с палубы в буфет, и перед самой пристанью Ени-Махале как из земли вырос буфетный слуга с рюмками мастики. Николай Иванович схватил рюмку и воскликнул, обратясь к берегу:
– Привет Европе!
Но только он успел выпить содержимое, как сзади него раздался пронзительный крик Глафиры Семеновны: «Ох, ох! Умираю…» Николай Иванович обернулся и увидал жену откинувшеюся на спинку скамейки со склоненной набок головой.
– Здравствуйте! Обморок! Карапеша, беги за водой, – проговорил он и подскочил к жене, спрашивая: – Глашенька! Что с тобой! С чего ты?..
– Прочь поди, прочь, мерзавец, пьяница… – шептала она.
Николай Иванович откинул с лица ее вуаль. Лицо было бледно, и глаза были закрыты. Он вытащил из кармана платок и стал махать ей в лицо. Но тут к нему бросился евнух, заговорил что-то по-турецки, опустил руку в широчайший карман халата, вытащил оттуда флакон, открыл его и стал совать в нос Глафире Семеновне. Прибежал Карапет с горшком воды, стоял около Глафиры Семеновны и спрашивал Николая Ивановича:
– На голова ей лить, дюша мой?
– Что ты! Что ты! Шляпку испортишь! Новая шляпка… В Вене куплена! – закричал на него тот. – И зачем ты с таким большущим горшком? Ты ей попить принеси.
Евнух запросто оттолкнул армянина от Глафиры Семеновны, грозно проговорив ему что-то по-турецки, и сел рядом с ней, держа флакон около ее лица.
Карапет не обиделся и улыбаясь проговорил:
– О, они своего дамского дела хорошо знают! Оставь его, эфендим, – обратился он к Николаю Ивановичу. – Этого господин обучен для дамски делов.
И точно. Вскоре Глафира Семеновна открыла глаза и, увидав евнуха, не отшатнулась от него, а тихо сказала ему:
– Мерси, мосье…
Евнух говорил что-то по-турецки, упоминал слово «корсет» и протягивал руки к ее талии.
– Корсет хочет твоей барыня расстегнуть, – перевел Карапет.
– Не надо, не надо! Нет, не надо! – замахала руками Глафира Семеновна.
Евнух улыбался ей и продолжал говорить по-турецки. Карапет опять перевел:
– Он говорит, что ей надо идти в сервиз-гарем и полежать на диване.
Глафира Семеновна поднялась со скамейки и стала оправляться. Евнух показывал ей руками вниз и приглашал идти за собой. Она ласково кивнула евнуху и опять сказала «мерси», потом двинулась по направлению к лестнице и, проходя мимо мужа, скосила на него глаза и пробормотала:
– Пьяная скотина!
– Да уж слышали, слышали, душечка, – кротко отвечал тот.
Она стала спускаться с лестницы. Евнух следовал за ней.
– Скажи на милость, какой кавалер выискался! – проговорил Николай Иванович. – Кто бы мог подумать, что жена попадет под покровительство евнуха!
– О, они, эти человеки, всякого даму так тонко знают, так тонко, что даже удивительно, дюша мой! – отвечал Карапет и чмокнул свои пальцы.
– Непременно напишу об этом происшествии Василию Семеновичу, – решил Николай Иванович. – Евнух и Глаша! Вот происшествие-то!
Он спустился вниз за евнухом и вскоре вернулся вместе с ним на верхнюю палубу.
– Отправили в гаремное отделение. Она там отлежится, – сообщил он Карапету, схватил евнуха за обе руки и стал его благодарить: – Мерси, мосье ага, мерси… Шюкюр…
Евнух улыбался и учащенно кивал головой, как китайская кукла.
– Выпить ему с нами предложить нельзя ли? – спросил Николай Иванович Карапета и прибавил: – Переведи ему по-турецки. Скажи, что за Азию пьем.
Карапет перевел и ответил:
– Благодарит. Не хочет.
Евнух кланялся и прикладывал ладонь руки к чалме и к сердцу.
– Вздор! Выпьет, – решил Николай Иванович и сказал Карапету: – Заказывай три рюмки коньяку. Теперь Азию Европа будет чествовать. Ни разу с евнухом не пил, а тут такой хороший случай…
Карапет нажал кнопку и дал звонок в буфет.
Русский и турок – друзья навек
Явившемуся слуге были заказаны опять три рюмки коньяку. Тот скалил зубы и улыбался.
– Закажи, дюша мой, для евнух лучше лимонного вода с вареньем. Он лимонного вода будет лучше пить, – посоветовал Карапет Николаю Ивановичу.
– Лимонад? Отлично. Тогда и мы на лимонад с коньяком перейдем, – отвечал тот. – Заказывай, заказывай… Да пусть уж кабакджи-то твой полбутылки коньяку принесет. Так выгоднее будет, оптом всегда дешевле. А супруга – тю-тю… В гарем спроважена. Опасаться теперь некого… – махнул он рукой и улыбнулся пьяной улыбкой, фыркнув носом.
Подъезжали к Канледже, последней пароходной пристани на азиатском берегу Босфора. Вдали синел темным пятном выход в Черное море. Около прохода высились на утесах внушительные турецкие укрепления. Карапет тотчас же указал и на проход, и на укрепления Николаю Ивановичу:
– Видишь, дюша мой? Это вашего руски Черного море.
– Вижу, вижу! Матушка-Русь православная! – восторгался тот. – Вот надо бы перед Черным-то морем русской водочки выпить, да ведь здесь ее на пароходе достать нельзя…
– Нельзя, нельзя. Да ты, эфендим, не туда смотришь.
– Как не туда? Я в лучшем виде все вижу.