Сделав несколько глотков из бутылки, Николай Иванович передал ее Карапету, который тоже приложил горлышко бутылки к своим устам, а затем уже с самыми малыми остатками содержимого отдал ее извозчику и, дернув за рукав Николая Ивановича, побежал вместе с ним догонять Глафиру Семеновну.
Нагнали они ее около лодок. Два каикджи схватили ее один за правую руку, другой за левую, и каждый тащил в свою лодку, в которых лежали пожитки супругов.
– Стой! – воскликнул Карапет, закричал что-то по-турецки, оттолкнул одного каикджи, оттолкнул другого и приказал носильщикам перенести вещи в одну лодку, что и было исполнено. – Садись, мадам, садись, эфендим! – приглашал он супругов, спрыгнув сам в лодку, и протянул им руки.
Все уселись. Носильщики протягивали пригоршни и просили бакшиш. Армянин оделил их, и лодка запрыгала по зыби Босфора, направляясь к пароходу.
Впереди виднелись суда. Высился целый лес из мачт и пароходных труб. Ближе к берегу, на первом плане разводил пары большой пароход, на который супруги взяли билеты.
Гребцы налегли на весла. Вот уже и пароход.
Лодка запрыгала около спущенного к воде трапа. Супруги взбирались по лестнице на пароход. Их принял за руки матрос и сказал по-русски:
– Первого класса билеты? Пожалуйте, ваше превосходительство, я вас проведу в каюту.
– Нет-нет, мы еще здесь на палубе побудем. А вот возьмите все наши вещи в каюту, – проговорил Николай Иванович.
– Есть, – отвечал матрос морским термином и стал принимать вещи, подаваемые с лодки.
Глафира Семеновна считала места. Из лодки на борт парохода поднимался Карапет.
– Ну, прощай, дюша мой, эфендим! Простимся хорошенько! Вот тебе от твоя деньги остатки – один серебряного меджидие и три пиастры. Это тебе на память от Константинополь будет, – говорил он. – Прощай! Простимся хорошенько.
Он обнял Николая Ивановича и поцеловал.
– Прощай, моя сердитого мадам, барыня-сударыня. Прощай, дюша мой! – продолжал Карапет, протягивая руку Глафире Семеновне.
– Прощайте, прощайте! Ах, как я рада, что я уезжаю наконец в Россию! – проговорила та и протянула ему руку.
– Ну, с Богом. Помни, эфендим, Карапет! Помни, мадам, Карапет!
– Будем помнить! – откликнулся Николай Иванович. – Спасибо тебе за все. Кланяйся сыну и дочери!
Армянин юркнул с палубы и стал спускаться по трапу на лодку.
Через минуту супруги видели, как лодка удалялась от парохода, увозя армянина.
– Эфендим! Помни Карапет! Карапет твой друг! – кричал армянин с лодки и махал феской.
Стал махать ему шапкой и Николай Иванович. Он еще продолжал стоять рядом с отвернувшейся от него супругой у борта парохода. Перед ними высилась великолепнейшая декорация в мире – вид на Константинополь с Босфора, – приводящая каждого путешественника в восторг и тысячу раз описанная. Как на блюдечке выделялась на высоте Ая-София.
– Какой вид-то, Глаша! – залюбовался на берег Николай Иванович, но не получил ответа. – Прощай, Константинополь! – продолжал он.
– Прощай, пьяный город! – в свою очередь откликнулась Глафира Семеновна, повернулась и пошла в каюту.
Поплелся вслед за ней и Николай Иванович.