В гостях у турок

— Увѣряю тебя, душечка… Съ какой-же стати? запирался Николай Ивановичъ. — но давай наблюдать Азію. Богъ знаетъ, придется-ли еще когда нибудь въ жизни побывать въ ней. — Карапетъ, отчего это на здѣшнихъ домахъ трубъ нѣтъ? проговорилъ онъ, указывая выкрашенные въ красную, голубую и желтую краску маленькіе домики съ плоскими крышами, ютящіеся одинъ надъ другимъ террасами.

— Оттого, дюша мой, что здѣсь никогда печка не топятъ, — отвѣчалъ армянинъ. — Да и нѣтъ здѣсь печки.

— Ахъ, вы безобразники, безобразники! — вздыхала Глафира Семеновна, не слушая разговора мужа и Карапета. — Успѣли напиться.

— То-есть какъ это печки не топятъ? — продолжалъ Николай Ивановичъ. — А какъ-же для обѣда-то варятъ и жарятъ?

— О, дюша мой, для кухня есть печка, а изъ печка эта выходитъ маленьки желѣзнаго труба черезъ стѣна. — Но турецкаго люди здѣсь такаго публика, что они любятъ варить и жарить всякаго кушанье на дворѣ. Сдѣлаетъ огонь на дворѣ и жаритъ, и варитъ.

— Глаша! Слышишь? Вотъ хозяйство-то! окликнулъ Глафиру Семеновну мужъ.

Но та угрюмо поднималась по заваленному тюками, мѣшками и ящиками нагорному берегу и ничего не отвѣчала, разстроенная, что мужъ ухитрился надуть ее и выпить на пароходѣ.

Нѣсколько арабаджи въ приличныхъ фаэтонахъ, запряженыхъ парой лошадей, предлагали супругамъ свои услуги, босоногіе мальчишки въ линючихъ фескахъ навязывали верховыхъ ословъ, чтобъ подняться на гору, но Карапетъ сказалъ:

— Пѣшкомъ, пѣшкомъ, дюша мой, эфендимъ, пѣшкомъ, барыня-сударыня, пойдемъ. На своя нога пойдемъ, а то ничего хорошаго не увидимъ.

Дорога была преплохая, мощеная крупнымъ камнемъ, безъ тротуаровъ. Минуты черезъ три между домами среди двухъ-трехъ кипарисовъ стали попадаться покосившіеся старые мусульманскіе памятники.

Карапетъ указалъ на нихъ и пояснилъ:

— Вотъ гдѣ стараго кладбище начиналось, а теперь выстроили на немъ домы, а новаго кладбище пошло выше на гора.

Женщины съ ребятишками сначала поднимались въ гору въ общей толпѣ, но потомъ начали свертывать въ переулки. Свернулъ и Карапетъ съ своими постояльцами въ одинъ изъ переулковъ, сказавъ:

— Сейчасъ мы увидимъ дервиши.

И точно. Въ концѣ переулка открылась полянка. Тамъ и сямъ мелькали надгробные памятники, нѣсколько кипарисовъ простирали свои вѣтви къ небу, а подъ ними усаживались пріѣхавшія на пароходѣ женщины съ ребятами. Тутъ-же была и больная женщина, которую привезли въ экипажѣ. Посрединѣ полянки былъ деревянный помостъ, а на помостѣ группировались молодые и старые турки въ усахъ и бородахъ и съ четками на кистяхъ рукъ. Они-то и были дервиши, какъ сообщилъ Карапетъ, и принадлежали къ согласію такъ называемыхъ «Ревущихъ Дервишей». Особыми костюмами дервиши не отличались отъ обыкновенныхъ азіатскихъ турокъ, — куртки, шаровары, поясъ, но вмѣсто фесокъ имѣли на головахъ полотняныя шапочки. Одинъ изъ нихъ, старикъ, впрочемъ, былъ въ большой бѣлой чалмѣ и отличался длинной сѣдой бородой.

— Это шейхъ отъ дервиши, — указалъ Карапетъ на старика въ чалмѣ, когда супруги расположились около помоста. — Шейхъ отъ Руфаи. Эти дервиши — Руфаи.

— А насъ они не тронутъ? — съ опасеніемъ спросила Карапета Глафира Семеновна. — Не начнутъ гнать, видя, что мы не мусульмане?

— Зачѣмъ они будутъ насъ гнать, дюша мой, мадамъ? Мы имъ пять-шесть піастры дадимъ, а они деньги оной какъ любятъ,

Публика стала окружать помостъ. Виднѣлось и нѣсколько мужчинъ въ европейскихъ костюмахъ, въ фескахъ и безъ фесокъ. Можно было насчитать двѣ-три шляпы котелкомъ. Рядомъ съ супругами Ивановыми остановились двѣ англичанки, одѣтыя но послѣдней модѣ. Онѣ безъ умолку болтали по-англійски съ бакенбардистомъ въ цилиндрѣ и клѣтчатомъ пальто съ перелиной. Николай Ивановичъ взглянулъ ему пристально въ лицо и увидалъ, что это былъ тотъ самый англичанинъ, съ которымъ они пріѣхали въ Константинополь въ одномъ вагонѣ. Они обмѣнялись поклонами. Англичанинъ что-то спросилъ его на ломаномъ французскомъ языкѣ. Николай Ивановичъ ничего не понялъ, но отвѣчалъ: «вуй, мосье».

— А развѣ у этихъ дервишей нѣтъ монастыря?.. задала вопросъ Карапету Глафира Семеновна. — Вѣдь дервиши — это мусульманскіе монахи.

— Есть, мадамъ… хорошаго монастырь есть. Вонъ подальше входъ въ этого монастырь, но они вышли изъ свой монастырь для публики, чтобъ поскорѣй своя обѣдня сдѣлать, — далъ отвѣтъ Карапетъ.

Два дервиша внесли на помостъ по вороху овчинъ и разостлали ихъ полукругомъ, шерстью вверхъ, а посрединѣ — коверъ. На коверъ тотчасъ же всталъ шейхъ, а на овчинахъ размѣстились дервиши.

Черезъ минуту началось отправленіе культа завывающихъ дервишей Руфаи.

LXXXIX