В грозовом небе

До Ярославщины более пятисот километров. Поэтому надо было предусмотреть, на каком аэродроме можно заправиться бензином. Определили, предусмотрели. Наиболее подходил нам полевой аэродром юго-восточнее Москвы. Накануне Степан сделал полет по кругу и убедился, что на У-2 летать можно. В продотделе получили сухой паек. Все в порядке, отправляемся в дорогу.

После боевых вылетов на дальнем бомбардировщике провести У-2 днем по выбранному нами маршруту ничего не стоило. Хотя и здесь не обошлось без некоторых трудностей. Совсем не работал компас, и курс приходилось держать буквально по солнцу. Использовали для ориентировки железные и шоссейные дороги. Сразу после взлета Степан передал управление самолетом мне.

- Тренируйся, Коля, пригодится! - кричит из своей кабины, убрав немного газ: переговорного устройства нет.

Конечно, трудно отказаться от такого соблазна, и я на всем пути пилотирую «кукурузник», строго следя за ориентировкой.

Научился я управлять самолетом еще в штурманском училище, где частенько разрешали пилотировать и У-2, и более тяжелый Р-5. Во время войны приходилось водить и наш дальний бомбардировщик.

Чтобы самолет не подвергался болтанке, летим на малой высоте - метров пять-десять. На такой высоте, говорят, можно увидеть, какие глаза у человека на земле. После ночных полетов на бомбардировщике все это кажется удивительным сном.

Через три часа выходим на аэродром, который выбрали для заправки. Правда, он почему-то пуст - ни одного самолета. Подруливаем к служебному зданию. К нам выходит старшина - комендант аэродрома. [87]

- Найдется ли бензин для нашего корабля? - спрашиваем его, представившись и показав документы.

- Как будто в одной из емкостей немного осталось… - отвечает и неторопливо идет к бензохранилищу. Мы - следом.

Горючее нашлось. Поскольку на аэродроме не оказалось заправочных средств, бензин черпаем из цистерн ведром. Бак у нас небольшой, как на автомашине, и вскоре заправка закончена. Благодарим старшину и, взлетев, берем курс на Ярославщину.

Я не могу скрыть радостного волнения, и это передается моему командиру. Вспоминается детство - самые незабываемые годы; наверно, поэтому кажутся они самыми продолжительными в жизни. Воображение рисует деревенскую улицу, знакомых…

Где- то посередине между двумя древнерусскими городами -Ростовом и Угличем - затерялась небольшая, домов в сорок, деревушка под названием Чухолза. Здесь я родился, здесь началось мое детство. С одной стороны деревни тогда простирались дремучие леса, с другой, безлесной, - пролегал старинный путь из Ростова Великого а Углич. Эта дорога в дни моего детства была большей частью вымощена камнем, а по обочинам в два ряда обсажена березами.

Детство мое пришлось на первые годы Советской власти. И у меня остались в памяти (конечно, по-детски воспринимаемые) события, связанные с окончанием гражданской войны, послевоенной разрухой.

Жили тогда бедно, одевались плохо. Помнится, многие из нас, деревенских мальчишек, зимой носили солдатские папахи и башлыки, что достались от отцов, солдат первой мировой войны. Деревенские жители ходили в лаптях, пахали сохой. Женщины пряли из льняного волокна суровые нитки, из которых на самодельных станках ткали холст.

Лен был одной из трудоемких технических культур, возделываемых на Ярославщине. Эта трудоемкость удваивалась в условиях единоличного, полунатурального хозяйства, когда все поля были разделены на узкие полосы, между которыми пролегали межи, заросшие сорняками. Когда лен поспевал, его выдирали руками и укладывали в бабки, оставляя на просушку в поле. Затем свозили на гумно, семена околачивали вальками. После этого лен расстилали на лугу, сушили, а привезя обратно, мяли ручными мялками. [88]

Трепанием и чесанием льняного волокна заканчивалась обработка его для пряжи. Четыре моих сестры - Лида, Катя, Варя и еще несовершеннолетняя Нюра - всю зиму, не переставая, пряли. К концу зимы, когда пряжа была готова, начинали ткать.

Сколько уж лет прошло, а все вспоминается, как мой старший брат, Дмитрий, устанавливал в избе деревянный, довольно примитивный, громоздкий ткацкий станок. Мы, малолетние, с удивлением смотрели на эту технику, постепенно привыкая к ней, и уже с интересом наблюдали, как мать ткет, время от времени наматывая на вал узкую ленту готового полотна. Иногда ее заменяла старшая моя сестра.

На то, чтобы выткать полотно, уходило, помнится, около месяца, а то и два. Наконец, мать и сестры, измученные этой утомительной работой, расстилали готовый холст на снегу для отбеливания. Вот как трудно доставалась крестьянину домотканая льняная одежда!