В.И. Ленин. Полная биография

Струве разговаривал как хозяин, обладающий достаточными силами и средствами, чтобы настоять на своем. Но делал он это не так, как сделал бы хамоватый торгаш или наглый в своей безнаказанности жандарм. Наоборот. Петр Бернгардович был предельно любезен. И в этом было нечто знакомое, описанное еще Тургеневым.

Милейший помещик, почти либерал Аркадий Павлыч Пеночкин из рассказа «Бурмистр» никогда лично не порол на конюшне своих мужиков; даже делая заведомую пакость, не устраивал скандалов и не повышал голос.

В одном из ближайших номеров «Искры» Ульянов напомнит этот образ читателям: «Тургеневский цивилизованный помещик не только не шел сам на конюшню, но ограничивался вполголоса сделанным замечанием через одетого во фрак и белые перчатки лакея: “Насчет Федора… распорядиться”»⁵⁸⁹.

Вот и тогда – в декабре 1900 года – Струве совершил свой «поворот» вполне изящно и элегантно, «проделал это, – как пишет Ульянов, – в отменно-умелой форме, не сказав ни одного резкого словечка, но обнаружив тем не менее, какая грубая, торгашеская натура дюжинного либерала кроется под этой изящной, цивилизованной оболочкой самоновейшего “критика”»⁵⁹⁰.

Если бы речь шла о том, чтобы потесниться на социалистическом Олимпе, переделить «генеральские чины», то тут можно было вести переговоры, добиваться взаимоприемлемых решений. Именно так, между прочим, поняли ситуацию Засулич и Потресов, которые стали выяснять, уговаривать Струве и т. п. Между тем разговор о «чинах» служил лишь прикрытием. Ибо осуществление проекта Струве означало лишь одно: вся политическая проблематика, обращенная к другим классам и воздействующая на «общественное мнение» страны, перекочевала бы из «Искры» и «Зари» в несоциал-демократический, либерально-буржуазный орган. В этом и заключалась вся суть.

Когда имеешь дело с людьми такого рода, очень важно, не поддаваясь на их риторику и дипломатические уловки, сразу вытащить наружу существо проблемы. Ульянов ничего не знал о закулисных перипетиях, происходивших в стане либералов. Но суть он ухватил сразу. «Я прямо сказал, – пишет Владимир Ильич, – что об основании 3-его органа не может быть и речи, что дело сводится тут к вопросу о том, социал-демократия ли должна вести политическую борьбу или либералы самостоятельно и самодовлеюще (я выразился яснее и определеннее, точнее). Близнец понял, озлился и заявил, что после того, как я высказался с anerkennenswerter Klarheit [с заслуживающей признательности ясностью] (буквальные слова!), нечего и говорить об этом. На близнеца наседали еще Арсеньев и Велика [В.И. Засулич], требовали от него объяснений, спорили, я больше молчал, смеялся (так, что близнец ясно это видел)»⁵⁹¹.

В ходе последующих переговоров напор Потресова и Засулич дал свои результаты – Струве уступил и согласился на обложке «Современного обозрения» напечатать: «Приложение к социал-демократическому журналу “Заря”». И Засулич, Потресов, а потом и Аксельрод уже праздновали победу – «наша взяла».

Ульянов обратился за поддержкой к Плеханову. Причем в письме к нему он называл Струве уже не «близнецом», как прежде, а так, как именовал его в переписке сам Плеханов, – Иудой. Для них он окончательно стал теперь не «заблудшим товарищем», а ренегатом.

«Дело ясное, – писал Владимир Ильич, – конкуренция направляется не столько против “Зари”, сколько против “Искры”: то же преобладание политического материала, тот же газетный характер – обозрение текущих событий… Мы будем бегать по исполнению поручений Иуды, который своим хозяйничаньем в “Современном обозрении” сделает великолепную либеральную карьеру и попытку оттереть не только тяжеловесную “Зарю”, но и “Искру”. Мы будем бегать, хлопотать, корректировать, перевозить, а его сиятельство г. Иуда будет redacteur en chef [главным редактором] наиболее влиятельного (в широком so genannten [так называемом] «общественном» мнении) журнальчика. Спрашивается, неужели пресловутая “гегемония” социал-демократии не окажется при этом простым саЩ’ом [лицемерием]?..

Если нам суждено и возможно добиться действительной гегемонии, то исключительно при помощи политической газеты (подкрепленной научным органом), и когда нам с возмутительной наглостью заявляют, что политический отдел нашей газеты не должен конкурировать с политическим предприятием гг. либералов, то наша жалкая роль ясна, как божий день». Иными словами, «мы продаем право нашего первородства за чечевичную похлебку и оказываемся genasfuhrt [водимыми за нос] Иудой».

Тут может возникнуть ряд вопросов. Почему, например, разногласия с Якубовой не влекли за собой разрыва личных отношений, а здесь, со Струве, надо было рвать? Почему, когда в Пскове договаривались со Струве о сотрудничестве и ему предлагалась роль «второй скрипки», это не считалось зазорным? Так почему бы теперь, точно так же, не перейти на вторые роли и самому Ульянову?