В янтаре (СИ)

Горло раздирает от осторожных мелких глотков; на языке оседает неприятный травяной привкус, но у Силко не хватает дыхания, чтобы попросить у Джинкс воды. Эгоистичное просыпается в нем, тяжелое, дурманное — он не хочет, чтобы Джинкс уходила, боится остаться один, чтобы снова провалиться в кошмар, где его все оставили подыхать в проклятой реке.

— Как ты? — боязливо спрашивает Джинкс. Совсем тихо, как будто опасается, что их кто-нибудь подслушает.

Силко пожимает плечами.

— Все хорошо, — лжет он, чтобы ее успокоить.

Звучит так, будто он выкурил десять сигар подряд.

Джинкс и правда не отходит от него, помогает доплестись до ванной, когда горло рвет дикий кашель, сотрясает все его тощее тело. Джинкс сторожит под дверью — на тот случай, если Силко рухнет и расшибет голову о кафельную раковину. Откашливаясь, Силко обреченно и зло думает: хотя бы, блядь, не кровью. Возможно, он не умирает, но всего его переламывает от боли в костях, от вспышек поднимающейся температуры.

Потом Джинкс приносит еще какую-то травяную дрянь, пичкает его лекарствами, в которых Силко с облегчением не чувствует кисловатого привкуса «мерцания»; все время Джинкс его дергает, не позволяя слишком глубоко проваливаться в жаркое тесное забытье, но в то же время не разрешает переползти к письменному столу, чтобы заняться делами, когда Силко чувствует себя чуть лучше. В Джинкс прорезается что-то самоуверенно-властное, когда она велит ему соблюдать постельный режим, и Силко с легкой ухмылкой замечает в ней черты, подсмотренные у него самого. И они сидят вместе, и он не знает, какое сейчас время.

Он просыпается с криком, прижимая руку к пылающему глазу. Силко снова кажется, что лихорадка растекается от раны, что из глаза течет рыжий гной, скользя по пальцам, а шрам — вскрытое мясо, влажно-горячее, мокро-кровавое. Его почти накрывает истерикой, он — снова мальчишка, подыхающий от воспаленных ран. Но Джинкс все еще здесь, перехватывает его руки, отводя от лица и не позволяя разодрать сухой серый шрам ногтями. Успокаивает, выслушивая его неразборчивые вскрики. Обессиленный, Силко утыкается ей в плечо и вздрагивает, наконец-то находя опору. Пахнет едкими красками и травами, которые она для него заваривает.

Севика тоже заглядывает иногда, но смотрит на него с каким-то оторопелым сожалением — и Силко упрямо стискивает зубы. Он привык, что его люди видят в нем только самоуверенного и стойкого химбарона, властителя Зауна, а не просто слабого человека, убитого детской болячкой. Севика уж точно не станет болтать у него за спиной, но почему-то Силко не хочется показываться ей… в таком виде, так что он находит удобные предлоги, чтобы отослать ее прочь. У нее и без того много дел — нужно удерживать Заун, пока он сам не может.

Джинкс селится в его комнате, как тогда, когда он только подобрал ее; только теперь она не дичится и не забивается в углы, а обустраивается со всем удобством. Притаскивает краски, конечно…

Наутро Силко просыпается от того, что Джинкс грозно нависает над ним с кисточкой. Рисует, нахмурившись от усердия.

— Что ты делаешь? — настороженно спрашивает он.

— Ты весь красными пятнами пошел, — говорит Джинкс, продолжая елозить кисточкой по его щеке. — Док говорит, так и должно быть. Надо мазать, вот, он дал зеленку…

Джинкс выглядит почти счастливой, разрисовывая его; это напоминает время ее детства, когда Силко с той же покорностью позволял ей размалевывать все, до чего руки дотянутся, и его в том числе, — лучшими мелками и фломастерами, которые он мог достать. Он улыбается — и Джинкс ворчит, чтобы Силко не дергался.

Под лопаткой чешется, и Силко начинает подозревать, что пострадало не только лицо.

— Проще облить меня зеленкой целиком, — предлагает он, когда Джинкс ковыряется с его спиной. Осторожно раскрашивает поверх тощих птичьих лопаток.

— Ты звал его, — вдруг говорит Джинкс, придерживая за плечо, чтобы Силко не дергался от щекочущих прикосновений кисточки. — Вандера, я имею в виду. Так… отчаянно.

Силко молчит. Ему почти отвратительно возвращаться к своим расчетливым холодным мыслям — горячка бреда хотя бы позволяет спрятаться от реальности, забыться.

— Я просто… немного потерялся во времени, Джинкс. Я почти ничего не помню.

— Меня ты тоже звал, — добавляет она, и Силко по тону понимает, что Джинкс довольно улыбается. Потому что она — самый важный человек в его жизни. Его упрямая дочь, которая накидывается на него со всей заботой, какой может.

И нахер Вандера. Он в прошлом, сгинул, утонул в огне — вместо Силко.

— Спасибо за помощь, Джинкс. Не знаю, что бы я делал без тебя, — улыбается Силко.

— Я так испугалась, что ты умираешь, — неожиданно всхлипывает она.

Силко осторожно поворачивается к ней, заглядывает в глаза. Наверно, сейчас он выглядит жутко нелепо: больной, помятый — и весь в зеленке, но Джинкс доверчиво жмется к нему, словно хочет спрятаться в объятиях от всего жестокого мира, как тогда… Остаться так навсегда.

— Я никогда тебя не оставлю, — обещает Силко. — Никогда.

***