В январе на рассвете

Впрочем, в свою удачливость, в свое боевое счастье он верил всегда. И, отправляясь в этот дальний маршрут за Десну, он ни на миг не усомнился в благополучном исходе. И каким бы ни казался с виду беспечным и расхлябанным, внутренняя настороженность и звериная чуткость не покидали его всю дорогу, пока они шли перелесками и полями, выискивали место перехода через железнодорожное полотно, заносили на карту гарнизон на станции, а особенно, когда стали входить в деревню, хотя вроде ничто и не предвещало здесь плохого. В деревне они разглядели дом связного. Во дворе не было выставлено предупреждающего об опасности знака. Только врожденное, никогда не подводившее его чутье помогло Володьке в последний момент опередить немцев: он первый успел швырнуть гранату за плетень. А потом он поступил так, как счел нужным в сложившейся обстановке. И никакого сомнения, никакого страха не возникло у него, когда, прикрывая огнем отход товарищей, он решил остаться там — один против многих. В те минуты некогда было думать о себе, нужно было любой ценой задержать гитлеровцев, не дать им обойти себя, броситься в погоню за товарищами. И он все свое внимание сосредоточил только на этом: стрелял из автомата короткими очередями, точно помня, сколько в диске еще остается патронов, чтобы вовремя заменить его новым, который наготове лежал в подсумке; стрелял каждый раз с нового места и перебегал дальше, потом швырнул гранату наугад, чтобы наделать как можно больше переполоху и создать впечатление, будто он не один, будто их много тут, окопавшихся возле пригорка на краю балки, в кустах за плетнем.

«Значит, связник провалился, — думал Сметанин. — Не предупредил — значит, хана тому связнику».

Страх пришел к Володьке чуточку позднее. К тому времени немцы куда-то неожиданно подевались, видимо, каким-то образом потеряли его в ночной суматошной перепалке, совсем в другую сторону устремились, по ложному следу, а возможно, и настоящие следы обнаружили, что, конечно, было хуже всего. Лучше, если б они имели дело только с ним, хотя если начистоту, он и так уже порядочно насолил им, устроив весь этот шум-тарарам, вызвав такую неразбериху, что и самому не понять, где и что сейчас происходит; во всяком случае, стрельба теперь гремела в разных концах деревни, перекатываясь волнами от окраины к центру и обратно. Судя по количеству выстрелов, гарнизон в деревне стоял немалый, и просто нужно быть олухом и простофилей, чтобы ничего подозрительного не приметить, когда они столько времени высматривали тайком из леса. Особенно часто бухали из винтовок где-то на задах деревни, кажется, среди тополей над ручьем, откуда недавно разведчики подступали к деревне. Значит, фрицы уже обошли его с тыла и стерегут на выходе, так что тем путем обратно не выйти, как раз нарвешься там на пулю, что никоим образом, конечно, не устраивало его — надо было что-то другое придумывать.

С автоматом наизготовку он лежал у плетня за сугробом, мучительно соображая, как же быть. То, что его на время потеряли из виду, безусловно, на руку ему — дает право выбора действий, каких от него никто не ожидает, тем более что он и сам пока еще не знал, какими эти действия будут. Все дальнейшее зависит исключительно от его расторопности и предприимчивости. Чем неожиданнее он проявит себя, тем больше у него шансов вырваться невредимым, хотя никогда до конца не известно, что лучше, а что хуже в том или ином случае, где выгоднее; по-всякому все может обернуться: иной раз удачей, а когда и неминуемой гибелью. Так что думай не думай, а чему быть, того не миновать, лишь бы мало-мальскую пользу извлечь при этом. Потому-то он и колебался, не зная, как поступить: то ли еще немного пообождать и попытаться натворить что-либо в деревне, то ли улепетывать немедля, покуда фрицы не очухались и окончательно не прижучили его здесь. В любом случае баш на баш выходит, надо на что-то решаться.

Но тут стрельба, до сих пор оглушавшая и возбуждавшая его, внезапно оборвалась, ненадолго повсеместно установилось затишье, в котором как-то запоздало прозвучали подряд два винтовочных выстрела, совсем поблизости и опять позади, отчего ему сразу стало не по себе; наступившая неизвестно по какой причине тишина мешала сосредоточиться и принять наилучшее в его положении решение, тем самым ставя под сомнение всю полученную до этого выгоду и удачливость.