В июне тридцать седьмого...

   — Да ну её! — откликнулась молодая женщина. — Непривычные мы. — Она повернулась к сцене спиной, пылающим лицом к залу. — Я прямо отсюдова. Что я хочу выразить? Кругом только и крику: повсеместная свобода! Царя-батюшку скинули! Ладно... А наша жизнь разнесчастная поменялась? Как терпели от своих господ, так и терпим. Вот я... Нанялась делать одно — за малыми детьми ходить. А меня заставляют — и полы мой, и дрова коли. Потом... Я женщина молодая. — В её голосе зазвучали кокетливые нотки. — Придёт ко мне друг, хоть и с чёрного хода, а хозяйка его гонит почём зря взашей: пошёл прочь, немытая физиономия, и так далее... И получается: вот тебе и революция! Бывшая царица и та себе друга имела — Гришу Распутина!

Зал взорвался смехом, шиканьем, аплодисментами, слышались иронические возгласы.

Каминский увидел, что мужчина в президиуме наклонился к уху дамы в боа, что-то сказал ей, та согласно закивала, стала звонить в колокольчик.

В зале неохотно установилась тишина. Председательствующая сказала:

   — Слово имеет Сергей Родионович Дзюбин!

Представительный мужчина вышел к рампе, поправил рукой копну седеющих волос.

   — Кто он? — спросил Каминский у соседа в нафталиновом костюме.

   — Комиссар Временного правительства в Туле, — ответил тот, сердито покосившись на Григория. — Вы что, с луны свалились? Не знаете Сергея Родионовича?

   — Считайте, что с луны, — усмехнулся Каминский. — А в какой партии Сергей Родионович?

   — Господин Дзюбин, насколько мне известно, социал-демократ.

   — Граждане! Не мешайте слушать! — зашикали на них.

   — Комиссар Временного правительства в Туле уже начал свою речь (голос у него был поставленный, уверенный):

   — Гражданки! Русские женщины! Дочери революционной России! Трудное, но великое время переживаем мы! Великое — потому что под натиском свободолюбивых сил отечества рухнул вековой деспотизм Романовых и перед многострадальной Россией открылись необозримые дали свободного демократического развития. Трудное — потому что третий год бушует кровопролитная война...

Зал откликнулся как бы единым вздохом, движением, Каминский увидел: многие женщины и в партере, и в средних рядах вытирают платочками слёзы.

   — Да! — продолжал оратор, и в голосе его звучала скорбь. — Многие сыны отечества уже сложили головы на полях сражений. Верно тут говорилось: мы протянули руку всем вдовам, всем солдаткам! Руку благодарности, руку помощи и поддержки!

Сорвался шквал аплодисментов. Из него выплеснулся возглас:

   — Кто это мы?

Дзюбин повернулся в сторону, откуда прозвучал этот голос:

   — Мы, русские социал-демократы! Партия меньшевиков!

«Вот оно что! — Григорий в нервном возбуждении потёр руки. — Похоже, главный противник!»

Между тем Сергей Родионович, артистическим жестом поправив причёску, продолжал:

   — Но не забывайте, соотечественницы: полчища неприятеля несут России старые деспотические порядки. И поэтому от имени Временного правительства я призываю вас, наши сёстры, русские патриотки, в своих помыслах и делах, в письмах на фронт будьте твёрдой поддержкой ратного духа ваших мужей, сыновей, братьев! Доблестное русское воинство исполнит свой долг: раздавит немецкую гадину на российских полях, погонит и турецких супостатов вспять, дойдёт до Берлина, Дарданелл и Босфора! Поэтому мы говорим: война до победного конца!

Шквал аплодисментов обрушился в зале, многие повскакивали с мест, кричали:

   — Война до победы!

   — Слава русской армии!

   — Полная поддержка Временному правительству!

Возбуждённые лица, пылающие взоры, патриотизм, смешанный с жертвенностью — хоть сейчас веди в психическую атаку на вражеские окопы.

«Да, поработали в Туле меньшевики, господа эсеры и, можно предположить, кадеты...»

Дама в боа, председательствующая, звонила в колокольчик, призывая к порядку и тишине, и была, судя по красным пятнам на щеках и сбившейся причёске, чрезвычайно взволнована. Сквозь шум, который постепенно угомонился, она говорила:

   — Мы все, как один... как одна... — Голос её прерывался. Стало совсем тихо. — Мы в Туле создадим женский батальон сестёр милосердия! А теперь... Кто ещё? Кто?..

«Пора!» — приказал себе Григорий Каминский и крикнул:

   — Прошу слова!

В его сторону дружно повернулись головы.

   — Кто? — Председательствующая близоруко вглядывалась в зал. — Вижу, вижу. Прошу, сударь!

Каминский поднялся на сцену. Сотни глаз были устремлены на него, он физически ощущал их прикосновение.

Было абсолютно тихо.