В интересах всех фронтов

На этот раз мы взлетели за сорок минут до наступления темноты, когда солнце только что скрылось за горизонтом. Через двадцать минут были уже на исходном пункте маршрута. Прибор показывал высоту 2000 метров.

— Высоковата что-то облачность впереди, — произнес, ни к кому не обращаясь, Арсен.

До облаков этих было километров сто, а видны они были потому, что заря освещала их тыловую часть, ярко обрисовывая верхние контуры.

— Еще далеко, — ответил я, — нужную высоту набрать успеем.

— Успеем или нет — не так важно, — сказал командир корабля. — При полете-то на запад как-нибудь проскользнем. А вот как обратно вырваться — об этом следует подумать…

Я понимал — разговоры велись для того, чтобы не скучать. Никакого решения на обратный маршрут принять мы не можем хотя бы потому, что неизвестна высота верхней границы облаков, скорость их движения.

Темнело. Земля все чаще и чаще стала пропадать из виду. Теперь под нами были уже сплошные облака, и мы лавировали между отдельными шапками. Самолет сильно болтало.

— Товарищи летчики, обходите, пожалуйста, облачность прямыми курсами, не делайте виражей, — попросил я. — Счисление пути вести невозможно. Если видите, что облако не перелезть, измените курс заранее, чтобы отрезки были подлиннее.

— Хорошо, — коротко ответил Пономаренко. Впереди сверкнула молния.

— Гроза! Вот красота-то! — восхищенно сказал борттехник Прокофьич.

— Красота, когда любуешься издалека, а вот попадешь в ее объятия — не до красоты будет, — заметил Арсен.

Справа, выше нас километра на три, сплошной стеной стояли темные облака. Время от времени они освещались электрическими разрядами, после чего становилось еще темнее. Вся эта грозная масса двигалась на юго-восток, словно спешила отрезать нам обратный путь. Прошло еще полчаса, и гроза осталась позади. Мне теперь стало легче: хотя находились мы за облаками, все же можно было выполнять полет по прямой. Я взялся за секстант и по двум небесным светилам определил расчетное место. Оказалось, что самолет уклонился к югу более чем на сто километров от заданной линии маршрута. Попытался проверить эти расчеты при помощи радио, но ничего не получилось. На любой частоте слышался только сухой треск. Тогда, приняв свое расчетное место за действительное положение самолета, я ввел поправку в курс, а через двадцать минут определил новое расчетное место.

Облачность стала постепенно редеть, и мы с высоты 5700 метров начали снижаться. Теперь нужно было определить путевую скорость. Так как до цели характерных ориентиров не было, пришлось ее рассчитывать по результатам двух астрономических наблюдений, хотя этого было явно недостаточно. Вышли под облака. По моим расчетам, до цели осталось лететь минут пять-шесть. Снизились до тысячи метров. Расчетное время истекло, а аэродром не появлялся, да и как было обнаружить ровное, покрытое травой поле…

Не меняя курса, пролетели еще четыре минуты. Вдруг вижу сероватую ленту и какой-то, тоже сероватый, прямоугольник. По карте крупного масштаба быстро пробегаю взглядом вдоль линии шоссе. Оказывается, аэродром мы проскочили левее километров на десять — двенадцать и вышли на четырехугольник шоссейных дорог. Даю новый курс, рассчитываю время прибытия на цель, и вот она должна быть уже под нами.

— Вираж! — командую Пономаренко.

— Почему? — удивляется он.

— Мы над целью.

— А почему не стреляют?

— Не знаю… Так держать! Бросаю САБ!

Через десять секунд светящая бомба разорвалась в воздухе и, медленно снижаясь на парашюте, стала изливать свет силой в один миллион четыреста тысяч свечей! Появление в войсках этих бомб (время горения ее около четырех минут) привело к изменению тактики действий дальних бомбардировщиков. В полках, вооруженных самолетами Ил-4, были образованы эшелоны обеспечения бомбометания из расчета один осветитель на восемь — десять бомбардировщиков. Теперь количество сбрасываемых фугасных бомб уменьшилось, а эффективность бомбардировок увеличилась за счет более точного бомбометания по освещенным целям.

Сразу же заговорила автоматическая малокалиберная артиллерия, выбрасывая десятки огненных шариков-снарядов. Цель под нами, сомнений нет, но характерного ничего не видно. Прошло три минуты. Снова командую:

— Разворот на двести градусов!

Рассчитываю пересечь аэродром другим курсом. Владимир молча выполняет команду. Через три минуты сбрасываю еще одну светящую бомбу и почти под собой вижу разрушенные ангары. Не раздумывая, нажимаю на кнопку сбрасывателя. С интервалом в полсекунды вниз полетели первые десять осколочно-фугасных бомб.

Самолет переваливается с одного крыла на другое. Владимир, выдерживая общее направление полета, уводит его от того места, где только что прошла серия снарядов. Я, как всегда, лежу на стеклянном полу и ожидаю разрывов бомб: может, хотя бы от одной из них возникнет пожар.