В интересах всех фронтов

Мы уже собирались отправиться за получением очередного боевого задания, когда в комнату вошел Владимир. Он задержался на несколько секунд у порога, как бы раздумывая над чем-то, потом подошел к своей кровати.

— Что, друзья, собираетесь лететь? — спросил и, тяжело опустившись на постель, добавил: — Вы меня извините, что я вас так называю, ведь имею же я еще сегодня на это право? — Сказав это, он попытался улыбнуться.

Арсен начал было что-то говорить ему, но Владимир остановил его на первом же слове.

— Постой, Арсен. Мне сейчас очень тяжело. Вы мои боевые товарищи, с вами я делил все: и радости и неудачи. Вам я обязан многим. А теперь меня будут судить… Я не собираюсь умалять свою вину и оправдываться. Но я хочу, чтобы первыми моими судьями были вы. Я готов к любому наказанию, но прежде всего о случившемся я должен знать ваше мнение.

Первым заговорил Василий Обухов.

— Володя, я, наверное, дольше всех знаю тебя. Вот что я должен тебе сказать. Мы обязаны выполнять все, что написано в инструкциях. Но ведь любому ясно, что ни в одной инструкции невозможно предусмотреть все случаи, которые могут возникнуть в полете, особенно в боевом. Если бы это было не так, тогда и инструкции никогда бы не изменялись. За эти сутки, Володя, мы много говорили о тебе. Вы могли бы оставить самолет и выброситься на парашютах — и формально ты оказался бы прав. Но мы верим, что ты был твердо убежден в возможности благополучной посадки и принял решение спасти самолет. Однако произошла авария. Значит, по справедливости, ты должен понести наказание.

— Да, — сказал Владимир, — я понимаю, что должен быть наказан. Здесь реальный факт, а не мои предположения. Следовательно, анализировать обстоятельства не имеет смысла… Давайте закурим.

Взяв у Арсена папиросу, Владимир заметил, обращаясь к летчикам:

— Собирайтесь, вам скоро идти, — и, повернувшись ко мне, сказал: Помнишь, Сергей, ты как-то говорил, что в детстве удивлялся, когда приезжие из больших городов восхищались красотами вашей природы, тогда как ты ничего особенного в ней не видел. И только потом, уехав навсегда в город, стал понимать и ценить красоту родных мест. Говорю я это к тому, что сейчас вот мне еще более дорога стала наша профессия… Разве смогу я существовать без полетов, без вас, без всего, с чем так сроднился?!

Он хотел еще что-то сказать, но вошел дежурный и доложил, что летный состав вызывают на изучение задания.

Перед вылетами экипажей на боевое задание Владимир Пономаренко вышел к середине летного поля. Он внимательно следил за разбегом каждого самолета, провожая их взглядом до самого отрыва от земли…

Когда шум моторов умолк, Владимир постоял еще немного, потом круто повернулся и, вобрав голову в плечи, медленно удалился.

На суде Пономаренко не сделал ни малейшей попытки оправдаться. Он ничего не сказал о плохой работе стартовой команды, руководитель которой растерялся и не смог обеспечить организованную посадку всем экипажам. Профессия летчика приучила его никогда не ссылаться на всякого рода второстепенные причины.

— Я не сделал того, что требовалось от меня как от летчика. В том моя вина. Поэтому я и должен нести наказание. Больше сказать мне нечего…

Пошлют ли Владимира в штрафной батальон или, приняв во внимание его заслуги, предоставят, теперь рядовому Пономаренко, искупить свою вину боевой работой в нашей части, — это волновало всех. Большинство летчиков высказывалосъ за то, чтобы оставить Владимира в части, и командование обратилось с соответствующим ходатайством в высшие инстанции.

Боевому вылету — отбой

В октябре мы не летали только в те ночи, когда материальная часть требовала проведения регламентных работ или ремонта, а в ночь на 30-е и на 31-е сделали по два боевых вылета. Действовала наша дивизия на западном направлении. Целями преимущественно были аэродромы базирования бомбардировочной авиации противника и железнодорожные узлы Брянск, Смоленск, Орша, Витебск.

Пришел ноябрь, а вместе с ним пришла и плохая (для нас это означало нелетная) погода. Аэродром закрыла низкая сплошная облачность. Казалось, она не двигалась, лишь отдельные хлопья, оторвавшись от основной массы, медленно плыли на юго-восток. То шел дождь, то сыпалась морось, заслоняя дымчатой пеленой все вокруг. Ртутный столбик в термометре опустился до нуля. Погода мерзкая. И тем не менее мы ежедневно собирались в установленные часы и готовились к боевому вылету. День проводили в общежитии, а вечер, до отбоя, в землянках у самолетов. Под зимнее общежитие летного состава нашего полка был приспособлен один этаж служебного здания, которое до войны занимал институт. В центре этажа находились небольшой зал (он использовался как библиотека), читальня, комната игр, а также некоторые другие помещения. От середины зала в противоположных направлениях отходили коридоры, соединявшие зал с небольшими, разных размеров, комнатами. В одной из таких комнат жили Николай Ищенко, Василий Обухов, Арсения Чурилин и я.