В Иродовой Бездне. Книга 3

Однажды утром, перед приемом, он помолился, чтобы Сам Христос присутствовал на его приеме. Прием шел отлично. Вот он отпустил одного, назначив ему капли, дал добрый совет. К слову сказать, Лева всегда старался обходиться с больными чутко, вежливо. Никого он не называл симулянтом. Вот больной, измученный, серый, выходит из дверей приемной. И вдруг, словно голос спросил Леву:

— А если бы это был твой родной брат Веня, ты бы так же к нему отнесся?

Леве стало ясно, что он относится к своим больным далеко не так, как следовало бы — далеко не по-братски.

Вот вошла пожилая, седая женщина. Она жаловалась на боли в пояснице, говорила, что не в силах перебирать картофель в овощехранилище. Лева смазал ей поясницу йодом, рекомендовал тепло, но от работы все же не освободил. Она выходила, а голос спросил его:

— А что бы ты сделал, если бы эта заключенная была твоя родная мать?

Вошел изможденный рабочий, стал показывать свои разбитые руки, жаловаться на общую слабость, головокружение. Лева смазал руки на трещинах, дал выпить рыбьего жира и пообещал, при случае, зачислить в команду слабосильных. Рабочий ушел, а голос спрашивал Леву:

— Это заходил Я САМ, изможденный, истомленный в виду наименьшего, ничего не значащего человека. А как ты отнесся ко Мне?

И Леве стало ясно, что он ужасно плохой христианин, что он совсем не тот, каким должен быть по Евангелию. И он страдал, страдал и мучился в душе своей. Но изменить что-либо был не в силах.

Лева получал медикаменты не только через санчасть колонии, но и по договоренности с начальником железнодорожной станции Запрудовка, получал медикаменты из городской аптеки. Ходил он туда в сопровождении конвоира, державшего винтовку на изготове. В аптеке к Леве относились внимательно, дружелюбно и что можно давали. Направляясь в аптеку, пользуясь благорасположением конвоира, заходил в городскую библиотеку и записался в число ее читателей. Там можно было достать многие книги, каких не было в библиотеке КВЧ. Некоторые книги не полагалось выдавать «на руки», но Лева тут же в душе обращался к Отцу Небесному, и библиотекарша смягчалась и выдавала ему желаемое. Так Лева прочел «Избранные места из переписки с друзьями».

А голод давал себя знать. Часть бригад работала на выгрузке пшеницы. Уходили они на работу худыми, а возвращались полными. Под кальсоны, брюки они набивали зерно. Обыскивающие смотрели на это сквозь пальцы. Придя в барак, рабочие высыпали зерно, жарили его на раскаленных плитах печей или же варили превкусную кашу. Это зерно — пшеничное, поджаренное, было очень вкусным, и бригады, которые поправлялись на нем, угощали и других. Угощали и Леву, но он совестился брать. Как-никак, а зерно это было фактически «ворованное».

Иногда прибывали вагоны с рыбой. Огромные вагоны, и все рыба. Их нужно было срочно разгрузить. Мобилизовали всю хозобслугу. На выгрузке рыбы работал и Лева. О, что это за рыба была! Конвой, с помощью заключенных, запасал ее целыми мешками. Заключенные тоже, заканчивая выгрузку, толстели, пряча рыбу под бушлаты. Лева же уходил, не взяв ни одной рыбешки. Но так или иначе, друзья на кухне угощали его рыбой, убеждая, что «это так положено», что «везде и всюду воруют».

— Это-де, в сущности, вовсе не воровство, — говорили они. — Работает человек, полагается ему и поесть.

Однажды привезли картофель. Снова на разгрузку двинули всю хозобслугу. Тут же варили, парили всевозможными способами. Когда закончили, приемщик заявил, что много картофеля не хватает. Но начальник охраны категорически сказал:

— Нельзя людям ходить по воде и не замочиться.

… Иногда Лева водил сложных больных в город на рентген, на консультацию. Там врач-рентгенолог, еврейка, узнав, что он верующий, очень сочувствовала ему, и Лева немало беседовал с ней о Боге, Христе. Ее муж служил в действующей армии.

Однажды, когда Лева обходил стационар, его срочно вызвал надзиратель:

— Пишите заявление на свидание. К вам пришли.

Лева ответил, что это какое-то недоразумение и писать заявление он не будет.

— Да что вы? Пишите, — уверял его надзиратель. — К вам на свидание пришел фронтовой офицер.

И вот Лева получает свидание с совершенно незнакомым ему человеком. Тот приветливо улыбается и пожимает Леве руку. Надзиратель, из уважения к офицеру, уходит, оставляя их одних.

— Вы сейчас все поймете, — говорит незнакомец. — Я муж того врача-рентгенолога, с которым вы знакомы. Она мне все рассказала о вас. Вы верующий по-настоящему, я — еврей и тоже верующий в закон Моисея и в веру наших прадедов.

Леве было очень приятно беседовать с этим человеком. Тот рассказал ему об отступлении еврейского народа от веры. И то, что евреи терпят от Гитлера, это, по его мнению, все наказания за нечестие.

— И знаете что?

— Что? — спросил Лева.

— Мы начали молиться Богу, мы любим ближнего. Нигде, ни в каком народе, человек так не поддерживает человека, как еврей поддерживает еврея. И Бог это видит, и Он помилует нас.

— Да, это так, — согласился Лева. — В отношении поддержки. Меня во многих местах принимали за еврея и поддерживали, пока я не доказал, что я русский.