В Иродовой Бездне. Книга 3

И Лева проникся уважением к этому власть имеющему человеку, купил его портрет и повесил дома, в кабинете. В этой комнате, которая была когда-то кабинетом отца, расположился по приезде Лева. Отец работал за городом, редко приезжал, и его Лева еще не видел.

Прошло несколько дней, как Лева приехал и отдыхал, окруженный заботой матери. А она все старалась угостить вернувшегося любимого сына мясными щами, пирогами и другими домашними кушаньями.

— Я все же, мама, хочу сходить к Николаю Александровичу.

— Сходи, — согласилась мать, — но только будь осторожней, не задерживайся, много не говори.

Вечером Лева пошел к своему родственнику. Николай Александрович сидел в кругу своей семьи. Они только что пообедали.

— А, Лева, Лева, проходи! — заулыбался он своей бодрой, радостной улыбкой. — Ну, как, жив, вернулся?

После расспросов о здоровье мамы, сестер и брата Лева и Николай Александрович сели у большой старинной печки, которая излучала тепло. Был январь, морозно, и в комнате было прохладно. Лева в нескольких словах рассказал о встрече с Тимошенко и с другими, и что все они пропали.

— Знаешь что? — сказал Николай Александрович. — На меня братья сетуют, называют отступником, а отступник я или нет, один Бог знает. Только я тебе скажу, что когда пришли ко мне Путилин, Волков, — они дорогие, искренние братья, — и предложили участвовать в служении и иметь общение с верующими, я категорически отказался. И вот, только благодаря этому и остался жив, а то бы упекли «без права переписки». Один Бог знает, что сейчас творится. Мне один знакомый партиец сказал, что каждый из них не знает, будет ли он завтра на свободе или же нет. Каждому задание дано — выявлять врагов, и если не донесешь и не выявишь двух-трех, то сам попадешь под подозрение.

Лева хотел поговорить о духовных вопросах, но Николай Александрович махнул рукой и сказал, что теперь все кончено, и о будущем на земле мечтать не приходится.

— А вот Михаил Данилович Тимошенко, — заметил Лева, — верил в великое духовное пробуждение в нашей стране.

Взятый М.М.Путилин и другие не вернулись. Ни одной весточки от них не пришло. Впоследствии они были посмертно реабилитированы и с их семей снято многолетнее поношение (семья «врага народа»), которое они терпели из-за невинно осужденных.

— Да, он был увлекающийся христианин, — покачал головой Николай Александрович. — Но только где он теперь? Пропал он, пропали его мечты.

— Люблю я Михаила Даниловича, — продолжал Левинданто, — искренний и пламенный был христианин, но не для нашего времени. А теперь, Лева, мы должны иметь мудрость Христа: молчать и молчать, как молчал Он перед людьми, когда начались страсти Его.

Лева собрался уходить. Его не удерживали и не приглашали заходить еще, как это бывало раньше, когда он в юности посещал этот дом.

Дома Лева коротко рассказал о своем посещении родных.

— Какое же духовное состояние Николая Александровича? — поинтересовалась мать.

— Не знаю какое, — ответил Лева.

— Вот он все же мудрый брат, — заметила мама. — И тебе теперь тоже нужно быть осторожным, не лезть на рожон, как раньше, сидеть спокойно, и будешь жить дома. Иначе вот, как папа, придется быть вне города. А он и теперь все равно молчит.

Была поздняя ночь. Лева помолился, открыл Библию и прочел: «Всякий, кто исповедует Меня перед людьми, того и Я исповедую перед Отцом Моим». Лева вспомнил рассказы дяди Пети о первых христианах-исповедниках. Когда было страшное гонение, то массы христиан молчали, скрывались от власть имущих; были верующие во Христа и в дворцах, и среди рабов, но они молчали. В то же время находились христиане-исповедники, которые открыто заявляли, что они — христиане, говорили о Христе, помогали гонимым в тюрьмах и шли на верную смерть.

И вновь и вновь горел и разгорался в сердце Левы огонь: положить душу свою за друзей своих. К Сталину проникнуть немыслимо, но к Ежову возможно. Предстать перед ним, рассказать ему свою жизнь, стремление к правде, доказать, что верующих гонят несправедливо, что дети Божьи — это не враги, не контрреволюционеры, а верные граждане — свет и соль земли русской; что сам он лично хочет учиться, быть полезным, ученым и в то же время — быть верным последователем Христа.

Утром он сказал матери:

— Мама, я уезжаю в Москву, к Ежову, руководителю НКВД. Буду искать правды, буду говорить правду, постараюсь доказать, что верующие страдают несправедливо. Они не враги, ты это сама знаешь.

— Что ты, что ты! — всплеснула руками мать. — Ты погубишь себя! Никакой справедливости там нет! Столько всякого народа пересажали, и я уверена — никакой там контрреволюции нет. Люди только хотят, чтобы их не трогали. Тут что-то страшное…