В Иродовой Бездне (книга 4)

– Но меня так арестовали, что у меня нет ничего.

– А говорят, что вы баптист?

– Да, это точно.

– За что же вас арестовали?

– Я сам не знаю.

– А я вот жил в Ташкенте, и недалеко была баптистская молельня. Ну, как они поют, как поют! Мне ваше пение нравится.

— Да, мы прославляем Бога от души, — сказал Лева. Начальник крикнул солдата.

— Вот что, — сказал он ему, — возьми там сколько надо из денег этого арестованного, езжай на базар и купи ему одеяло.

Спустя несколько часов Лева с наслаждением кутался в купленное ему байковое синее одеяло.

— Господи, как ты милостив! — молился он. — Ты расположил сердце этого начальника, и теперь мне не так холодно. То пение, которое некогда в Ташкенте неслось к небесам, достигло не только небес, но и черствых сердец и, видимо, способствовало смягчению сердца начальника тюрьмы.

… Ночью Лева не раз просыпался от криков, воплей плачущей женщины. Там, в одной из камер, кричала, плакала, рыдала заключенная.

«Кто это? — думал Лева. — Может быть, арестовали жену, а может, так, что привезли и арестовали сестер, которые были у нас в доме, Марусю или Нюсю».

Душа разрывалась от этого плача.

— Что с ними? Что будет? Боже мой, Боже мой! — шептал он.

Самаркандские верующие, когда Лева не пришел на собрание, вначале не придали этому значения, полагая, что он поспешил уехать в Джизак, но потом рассудили, что он этого сделать не мог, и тревожное предчувствие охватило всех. На третий день, как пропал Лева, они послали телеграмму в Джизак с запросом.

В Джизаке давно уже тревожились все, а особенно его жена, Мария Федоровна, кормившая грудью сына. И когда получили телеграмму, то поняли, что с Левой случилось что-то недоброе. Какая-то черная туча нависла над ним.

Жена Левы тут же собралась и поехала в Самарканд на его розыски. Приехав, она тут же обратилась и в облздрав, и в милицию, и в тюрьму, и в МГБ. Но все отвечали одно: «Не знаем». А в МГБ участливо спросили:

– У вас есть ребенок?

– Да, есть, — ответила она.

— Ха-ха-ха! — рассмеялись они. — Тогда все ясно. Ведь мужья теперь так часто бросают жен с, ребенком и скрываются, чтобы не платить алименты. Бросьте искать его, он просто сбежал и бросил вас.

Из всего этого стало ясно, как было ясно и жене Левы Марии Федоровне, что Леву арестовали, а в этом вызове ехать учиться в Куйбышев было что-то злое, коварное, была какая-то западня.

Верующая молодежь решила дежурить вблизи МГБ и тюрьмы в надежде увидеть Леву, когда его поведут. Все молились Богу, все верили, что только Господь может утешить и выяснить то, что случилось с Левой.

Допросы между тем продолжались. Следователь, убедившись, что Лева не открывает ему «задание брата Орлова», приступил к расспросам и о самаркандских и джизакских верующих.

– Вы Беловых знаете в Джизаке?

– Знаю, — отвечал Лева.

– Так вот, расскажите, какие антисоветские разговоры они ведут?

– Никаких не ведут антисоветских, — сказал Лева. — Молятся Богу, читают Библию, поют.

– Вы не скрывайте, не скрывайте, — уговаривал следователь. — Газету они выписывают?

– Выписывают, конечно, как все мы выписываем, — сказал Лева.

– Так вот: когда они читают газету, какие замечания делают, какую критику наводят?

– Я не был у них, когда они читают газеты, но должен вам сказать одно, что мы не политики, они заняты только своей верой и трудом.

– Вот если они верят, а мы идем против веры,— значит, они должны что-то против нас иметь, что-то предпринимать,

— Вы плохо нас знаете, — сказал Лева. — Ведь именно благодаря нашей вере мы и не можем участвовать ни в какой политической борьбе, не можем быть врагами власти, ибо считаем, что всякая власть от Бога установлена. Написано, что власть есть Божий слуга, и мы во всем подчиняемся власти по совести…

— А вот у вас, в Самарканде, есть один брат немец. Поскольку он немец, он конечно же идет против власти.

Он нагнулся и стал искать что-то в папке. Лева заметил, что в ней лежат листы с фотографиями целого ряда братьев. Молнией мелькнула мысль: значит, готовится материал, видимо, впереди неизбежны многие аресты…

Действительно, вскоре и в Самарканде и в других городах начались аресты ревностных верующих, суровые репрессии эпохи культа личности Сталина. Все они, как правило, заканчивались тяжким обвинением и большими бесчеловечными сроками.

Забегая вперед, скажем: когда была восстановлена советская законность, все эти арестованные самаркандские верующие были освобождены и реабилитированы. Но сколько мук, страданий выдержали они и их семьи, какую горькую чашу им довелось испить, об этом знает лишь один Бог.

Следователь достал одну фотографию, прикрепленную к листку с заметками, и показал ее Леве:

– Знаете его?

– Да, знаю. Это наш брат, очень хороший человек.

– Он враг, — сказал следователь. — Мы имеем на этот счет данные, и если вы покажете на него, то облегчите свою участь.

— Я не имею никаких данных, что он враг, — сказал Лева. — Поскольку он член нашей общины, искренни верующий, он не может быть врагом власти.