В исключительных обстоятельствах 1985

Тихое было это утро, теплое и ласковое. Они сидели у костра, ели пережженную на огне кабанятину и посмеивались, вспоминая ночное приключение. Внезапный порыв ветра разметал костер, забросал поверхность озера листьями и ветками. Пошумев несколько минут, ветер так же внезапно пропал. Только озеро все ежилось, встревоженное, ходило мелкими частыми волками.

Сизов встал, обеспокоенный прошелся по берегу, вглядываясь в тучи. Затянутое серой пеленой небо быстро темнело. Откуда-то из дальнего далека доносился низкий шорох, похожий на утробный гул.

— Уходить надо. К горе.

— Почему к горе? — подозрительно сощурился Красюк,

— Непогода идет.

— Подумаешь, дождик. Не размокнем.

— Бури бы не было. Застанет в лесу — пропадем.

Сизов подхватил мешок с камнями, кинул на плечо обжаренный, почти обугленный кабаний окорок, приготовленный в дорогу, и, не оглядываясь, пошел по берегу...

Было уже за полдень, когда, совсем запыхавшиеся, мокрые от пота, они добежали до горы, полезли по каменистому склону. Ветер усиливался. Временами его порывы заставляли останавливаться, припадать к земле. Деревья скрипели, кряхтели по-стариковски. Кроны елей, лиственниц, сосен трепыхались так, словно их разом трясли десятки здоровенных медведей.

Склон впереди казался зеленым и ровным. Но Сизов не пошел на этот склон, полез в сторону по замшелым камням.

— Чего опять вниз? — забеспокоился Красюк.

— Кедровый стланик. Не пройдем.

Красюк не послушался, полез в низкий, по колено, кустарник и на первых же шагах застрял среди торчавших навстречу острых вершинок. Кинулся назад, заспешил, чтоб не отстать.

— Торопись, Юра! Там пещерка есть, я ее заприметил.

Позади послышался хрип, похожий на смех. Сизов хотел крикнуть сердито, что «зеленый прокурор» не обыватель с городской окраины и его блатными истериками не проймешь, что безволие во время здешней бури равносильно подписанию себе смертного приговора. Он оглянулся и увидел Красюка лежавшим на каменистом выступе. Побежал к нему и еще издали увидел темный кровоподтек у виска.

Испуганно оглядываясь на остервенелый лес, Сизов бросил свой узел с камнями и тяжелый окорок, принялся расталкивать Красюка. Отчаявшись привести в сознание, подхватил его под руки, рывками поволок в гору.

Пещерка была небольшая — как раз на двоих, но достаточно глубокая, чтобы лежать в ней не высовывая ни головы, ни ног. Сизов втиснул в нее ватное, непослушное тело Красюка и снова побежал вниз к угрожающе шумящему, свистящему, ревущему лесу. Пометался на опушке, надрал бересты, снова побежал в гору, подхватив по дороге свертки и мясо.

Красюк все еще не приходил в себя, лежал в той же позе, прислоненный спиной к стене. Сизов осмотрел его голову, потрогал обширный кровоподтек возле левого виска, набухший, тугой. Камень, о который, падая, ударился Красюк, по-видимому, не был острый, иначе были бы пробиты не только кожа, а, возможно, и кость. И тогда... Сизов одернул себя, чтобы не думать о таком, приложил к ушибу бересту, поискал, чем бы привязать ее. Под руку попался узел с самородком. Он развязал его, машинально прикинул на руке бесформенный ком, снова прикинул и принялся рассматривать внимательнее. Усмехнулся, откинул самородок, стал обматывать голову. И тут Красюк пришел в себя. Оглядел усталым взглядом пещерку, Сизова, склонившегося над ним, темные лохматые тучи над горой. Сказал неожиданное:

— Гора-то тебя терпит... А кто с тобой сюда взбирается, пропадает. А?..

— Глупости болтаешь, — одернул его Сизов. — Просто по горам надо уметь ходить.

— А тот умел?

— Тот — другое дело...

— Что это я?..

Красюк медленно поднял руку, пощупал повязку на голове и вдруг вскинулся.

— Где?! — закричал свирепо. — Золото где?

— Цело твое золото, — усмехнулся Сизов. — Вон валяется.

— Валяется, — успокаиваясь, сказал Красюк. Стащив с головы рубашку, снова завернул в нее самородок. И, вытянувшись, надолго замолк.

— Ты можешь сидеть? — спросил Сизов.

— Могу. Только ведь как у нас говаривали: лучше стоять, чем идти, лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть...

— Долго придется лежать, застынем. Садись спина к спине.

Они сидели, прижавшись спинами, и слушали рев ветра. Тайги уже не было видно, все скрывала вечерняя мгла.