В исключительных обстоятельствах

Они подружились в ту незабываемую пору, когда советские люди с тревогой следили за сводками боев под Мадридом и Валенсией, когда Мигуэля в числе других испанских детей приютил Советский Союз. Над интернатом в котором он жил и учился, шефствовала соседняя школа, где старшей пионервожатой была живая, круглолицая, курносенькая девчушка, с длинной толстой косой цвета пшеничной соломы. Шефы часто бывали в интернате на концертах художественной самодеятельности. Мигуэль с Катей не раз исполняли дуэтом советские и испанские песни.

Сперва это была дружба. Потом пошли якобы случайные встречи вне интерната, потом Катя учила испанского мальчика кататься на коньках, а затем начались дальние загородные прогулки. Молча шагали, молча же останавливались и подолгу не отрывали глаз друг от друга. Взгляды им казались красноречивее слов. Тайное скоро стало явным. В один прекрасный день Мигуэль был приглашен в дом, и родители Кати радушно приняли его, сына далекой Испании. Миги стал приходить в этот дом запросто, без особых приглашений, и он не мог не почувствовать, что хозяйка дома, Нина Петровна, рада ему.

...Июнь 41-го они пережили так же, как миллионы их сверстников и сверстниц. Оба твердо решили, что вместе отправятся на фронт, завтра же пойдут в военкомат. Мигуэль сказал, что и ему, прихрамывающему, на войне дело найдется. Но в условленный час Миги позвонил, что он приболел. Катя пошла одна. Таких, как она, здесь было уже много. Старший политрук сказал ей то же, что и другим: «Не спешите. Придет ваш черед, тогда и позовем». Из военкомата она помчалась в интернат навестить больного и была несколько удивлена, узнав, что ее друг поехал на какой-то завод оформляться учеником токаря. Катя пожала плечами: «Почему он так? Ведь договорились... Никто за язык не тянул». Но тогда было не до раздумий.

Война разлучила их. Мигуэль пошел на завод, и осенью 41-го его цех, выполнявший заказы фронта, эвакуировался в Сибирь. Две недели перед этим они не виделись. Мигуэль дневал и ночевал в цехе, Катя дежурила в штабе МПВО. В полночь заводской эшелон должен был отправиться с Ярославского вокзала, и Мигуэль буквально за два часа до отъезда прибежал проститься, но застал только заплаканную Нину Петровну. Муж и сын ушли на фронт с дивизией народного ополчения, а что касается Кати, то она ничего вразумительного сообщить не может.

— Катя сказала, что уезжает из Москвы на какие-то курсы.

— Что за курсы? По какому адресу я могу писать ей?

Мама тяжело вздохнула:

— Не знаю, Миги, ничего не знаю. Война... Все вверх дном пошло.

Нина Петровна по-матерински обняла Миги. Когда он уже был в дверях, вдруг спохватилась, посетовала на дырявую голову и протянула записку.

— Это тебе. Просила передать.

Записка была короткой, полной порывов девичьей души, тревог, надежд и... недоумения.

«Меня не разыскивай — не найдешь. Буду работать для фронта. До встречи, Миги. Верю, надеюсь».

И уже после подписи:

«Хочу спросить тебя о том, о чем раньше не решалась. Почему не пошел со мной в военкомат? Сказал, что болен. Я приходила навестить тебя и не застала. Удивлена».

Они встретились через два месяца после Победы.

...Военная форма очень шла Кате. На гимнастерке пестрели две планки орденов и медалей. Катя встретила его радостно, и оба они долго не могли произнести что-нибудь членораздельное.

— Катюша!

— Миги!

— Я все эти годы, Катенька, хранил твою записку, ту, что написала перед уходом на фронт. Читал, перечитывал: «Верю, надеюсь». Я тоже верил и тоже надеялся.

Катя сникла. Тень пробежала по ее сияющему лицу. Записка... Последние слова в ней... О них Миги сейчас не вспомнил. Хотела спросить про военкомат, но удержалась. Зачем? Все в прошлом. К тому же нельзя забывать, что Миги испанец. И к тому же он прихрамывает. Почему же он должен броситься в военное пекло? Нет, она не смеет осуждать тогдашнего Миги, хотя бы даже и растерявшегося на тревожных житейских перепутьях. Да и надо ли осуждать?

— О чем задумалась? У меня такое ощущение, будто тебя здесь нет. Где ты? Ау — Катенька!

Она встрепенулась, вспомнила боевого друга Педро, тоже испанца, разведчика, действовавшего вместе с русскими партизанами. Его выдал провокатор, и на ее, Катиных, глазах испанца повесили на центральной площади белорусского села. Неделю спустя партизаны — Катя была среди них — разгромили в том селе фашистский гарнизон. Они мстили за друга, за Педро.

Он-то пошел в военкомат. А Миги?

И все же попрекать не стала. В конце концов Миги тоже воевал. По-своему. Делал танки. И зачем думать, что он не захотел пойти в военкомат? Может, их, испанских ребят, мобилизовали на завод. Спросить? Нет, она не станет оскорблять недоверием. Да и к чему отравлять радость долгожданной Победы...