В иудейской пустыне

Визит бывшего президента, продолжал Усоскин, — провокация против отказников. Я слушал, разинув рот. Оказалось, Эфраим Кацир, четвертый президент Израиля (1973–78), действительно, ездил в Москву, только не как бывший президент, а как ученый. Немножко попрезидентствовав, он вернулся к науке. В Израиле все президенты (кроме Шимона Переса) — ученые, и не всегда бывшие. Никто никогда толком не знает их имен (в отличие от имен израильских премьер-министров, которые всегда на слуху — и с советскими проклятиями в качестве титула)… Это не совсем к месту, скорее к слову, я забегаю вперед, — но всё-таки вот историйка… может, неровен час, к месту рассказать не доведется, а я дорожу ею:

— Как пишется по-русски имя президента Израиля: Херцог или Герцог? — спросили раз израильтянку Таню Бен, работавшую на Би-Би-Си. Дело происходило в начале 1990-х. Спрашивавший переводил с английского и засомневался. На Би-Би-Си все новости — переводные, а по-английски это имя пишется Hertsog.

— Через Г, — откликнулась Таня. — Он — настоящий герцог, только Хаим.

Хаим Герцог был шестым президентом Израиля, с 1983 по 1993 год.

К политике израильские президенты практически непричастны; иначе бы, пожалуй, не бывать Кациру в Москве… Он и позже ездил в столицу всего прогрессивного человечества; участвовал в конгрессе биохимических обществ в 1986 году, сопредседательствовал там на одной из секций, где выяснилось, что он говорит по-русски (до шести лет жил в Киеве; фамилия у него там была Качальский). Однако ж после конференции Кацир начудил: поехал в Ленинград с намерением навестить каких-то отказников, был арестован и выслан.

— Что сделал мисрад-а-хуц для , — продолжал меж тем Усоскин, — единственного органа защиты отказников в России? — Я опять ничего не понимал: почему МИД должен что-то делать для радиостанции? Денег, что ли, подбросить? В России эту радиостанцию я не слушал — как и другие ; вообще не знал о ее существовании; в Израиле послушал и ужаснулся; уровень ее оказался удручающе низок; зато, утешал я себя, она уж точно народна, демократия тут полная: ее волны открыты всем, вот ведь и меня позвали выступать и стихи мои прочесть позволили…

Слушать Усоскина было сущей мукой. Говорил он много и, мне чудилось, впустую, не по делу, главное же — в своем обычном ключе: непрерывно бахвалясь. Зачем это ему? спрашивал я себя. Неужели нельзя иначе? Неужели невозможен конструктивный подход: перечислить факты и задачи, поставить вопросы? Ведь люди, включая нас, зря время тратят. Между тем он произнес цифры, от которых меня бросило в холодный пот. За июнь месяц, сказал Усоскин, он истратил на звонки 78 тысяч шекелей своих денег и написал тысячу писем… Не верить я не мог. Но что же получалось? На борьбу за наше правое дело этот фантастический человек истратил в три с лишним раза больше денег, чем нам дали на хлеб. И это бы ладно; зарабатывает — и не скупится; молодец. Поражало другое. Я точно знал, что на маломальское письмо на родном языке трачу полчаса, на нормальное — от часу до двух, а совсем важные письма пишу не в один присест, не в один день. Берем, однако ж, полчаса. Талантливый человек работает быстро. Пусть Усоскин тратит всего 30 минут на письмо, на иврите или по-английски; выходит 500 часов в месяц, а в месяце только 720 часов. Когда же работать? Ведь он «вкалывает по 12 часов в день», что дает минимум 240 часов при пятидневной рабочей неделе. Выходит, что на сон Усоскину остается 20 часов в месяц. А ведь еще звонки! Положим на них полчаса в день. Тогда в месяце у Эдуарда Усоскина 755 часов — против моих 720. Что же это такое?.. Остается искать помощи у Гегеля с его количественно-качественным переходом. Количество не могло тут не идти в ущерб качеству. Так и оказалось. Потом мне говорили, что одно свое письмо к премьер-министру , написанное не на иврите, а по-английски, Усоскин умудрился начать словами: Dear Primer Minister. Даже моего английского хватало, чтобы от такого поежиться. Плохо написанный текст остается непрочитанным. Но, может, Усоскин один и тот же текст рассылал многим? Если так, это тоже зря. Я по себе знал: письмо, хоть и присланное мне, но адресованное (если это видно из текста) сразу многим, я не прочту. И это я, то есть никто и звать никак. Вообразим теперь, что я премьер-министр. Получаю письмо, а оно начинается: «Уважаемый букварь-министр!» Стану я читать такое дальше?..