В южных морях

Нан Ток, муж, был молодым, очень красивым, весьма доброго нрава и страдающий в своем ненадежном положении от подавляемой жизнерадостности. Ней Такаути, жена, старела, ее взрослый сын от первого брака недавно повесился на глазах у матери, придя в отчаяние из-за вполне заслуженного упрека. Возможно, она никогда не была красивой, но в лице ее чувствовался сильный характер, в глазах горел мрачный огонь. Она была высокой вождиней. Но по странному исключению для людей ее общественного положения низкорослой, худощавой, мускулистой, с маленькими, тонкими ладонями и жилистой шеей. По вечерам неизменно носила белое платье-рубашку и в виде украшения — зеленые листья (иногда белые цветы), вставленные в волосы и в громадные отверстия серег. Муж, наоборот, калейдоскопично менял вид. Всякое украшение, какое дарила моя жена Ней Такаути, — бусы, лента, яркая ткань — на следующий вечер оказывались у Нан Тока. Было ясно, что он франт, что носит ливрею, что, словом, он жена своей жены. Действительно, они полностью поменялись ролями вплоть до последней мелочи; муж выказывал себя ангелом-хранителем в час страданий. А жена демонстрировала пресловутое мужское равнодушие и бессердечие.

Когда у Ней Такаути побаливала голова, Нан Ток был преисполнен внимания и заботы. Когда муж простудился и у него невыносимо разболелся зуб, жена лишь осыпала его насмешками. Набивать и зажигать трубку всегда обязанность женщины; Ней Такаути молча отдавала свою трубку состоящему с нею в браке пажу, так как деньги находились у нее, но за покупками бегал он с беспокойным усердием. Тучка на ее лице мгновенно приглушала его сияющий вид; во время одного из первых визитов в их маниап моя жена уверяла, что у него есть основания быть осмотрительным. С Нан Током был друг, вертлявый молодой человек его возраста; они дошли до такого состояния веселости, когда о последствиях уже не думают. Ней Такаути произнесла собственное имя. Нан Ток тут же вскинул два пальца, его друг сделал то же самое, оба находились в восторге озорства. Было ясно, что у женщины два имени; судя по характеру их веселья и по гневу, собравшемуся на ее челе, во втором было что-то щекотливое. Муж произнес его, метко брошенный женой кокосовый орех угодил ему в голову, после чего голоса и веселье обоих неосмотрительных юных джентльменов стихли на весь день.

Туземцы Восточной Полинезии никогда не приходят в растерянность. Этикет у них безусловный и безоговорочный, во всех обстоятельствах он диктует им, что делать и как делать.

Гилбертянцы, видимо, более свободны и зачастую расплачиваются (как мы) за свою свободу замешательством. Так сплошь и рядом происходило с этой поменявшейся местами парой. Однажды, когда они были у нас в гостях, мы предложили им табак и трубку, когда они накурились и собрались уходить, пред ними возникла проблема: забрать или оставить невыкуренный табак. Они брали кусок прессованного табака, клали, передавали друг другу, спорили, пока жена не стала выглядеть измученной, а муж постаревшим. Кончилось тем, что они забрали его и, готов биться об заклад, не успели выйти со двора, как решили, что поступили неправильно. В другой раз оба получили по большой чаше кофе. Нан Ток с трудом и неприязнью допил свою до конца. Ней Такаути сделала несколько глотков, больше ей не хотелось, но она определенно решила, что неприлично будет ставить недопитую чашку, и поэтому велела своему венчанному вассалу допить оставшееся. «Я проглотил все, что мог, больше неспособен, это невозможно физически», — казалось, говорил он, и его суровый командир повторила приказ тайным властным сигналом. Несчастный! Но мы из гуманных соображений пришли ему на выручку и забрали чашку.

Эта забавная семейка вызывает у меня невольную улыбку, однако я вспоминаю эти добрые души с приязнью и уважением. Их внимание к нам было поразительным. Гирлянды были замечательными, за цветами приходилось ходить далеко; и хотя они призывали на помощь много вассалов, мы часто видели, как они идут за цветами, и жена собственноручно сплетает их. Не бессердечие, а лишь равнодушие, столь присущее мужьям, заставляло Ней Такаути с презрением относиться к страданиям Нан Тока. Когда моя жена заболела, она оказалась прилежной и доброй медсестрой; и эта пара, к крайнему смущению больной, постоянно находилась в ее комнате. Эта сильная, умелая, властная пожилая дама с дикими глазами обладала глубокой нежностью: она как будто бы скрывала гордость молодым мужем, чтобы не избаловать его; и когда говорила о мертвом сыне, в ее лице появлялось что-то трагическое. Но я обнаружил у гилбертинцев силу чувств, отличающую их (подобно грубому, резкому языку) от собратьев-островитян на востоке.

Часть IV ОСТРОВА ГИЛБЕРТА АПЕМАМА

Глава первая КОРОЛЬ АПЕМАМЫ ЦАРСТВЕННЫЙ ТОРГОВЕЦ