В излучине Дона

Незаметно прояснилась темная громада небесного свода, померк свет далеких звезд. Со стороны Дона потянул ветерок. Он всколыхнул сухой ковыль и унес застоявшийся запах бензина. Где-то неподалеку подала голос первая птичка. Между расплывчатыми контурами боевых машин замелькали люди.

Приехала кухня. Кто-то нараспев затянул, подражая горну:

— Бе-ри ло-жку, бе-ри хлеб…

Танкисты с котелками потянулись к небольшому овражку.

Вскоре и Маслаков принес пшенной каши с мясом. Аппетита не было, но я заставил себя съесть свою порцию. Неизвестно, как сложатся дела и когда еще доведется покушать.

Когда небо на востоке стало пурпурным, зарокотали моторы, заскрежетал металл. Батальоны Довголюка и Грабовецкого тронулись одновременно. Оставляя на росистой траве мокрый след и набирая скорость, танки устремились на север по обеим сторонам широкой проселочной дороги.

Довголюк построил свой батальон уступом: две роты в линию, третья — метров на сто пятьдесят сзади и справа. Подразделения Грабовецкого пошли таким же уступом, но влево. Подобный боевой порядок позволяет наилучшим образом противостоять фланговым ударам противника. Сейчас это особенно важно. Ведь у Довголюка открыт правый фланг, а между Грабовецким и действующей левее нас 39-й танковой бригадой почти километровый разрыв.

Наш левый сосед имел задачу ударом с юга овладеть селом Ложки. А батальоны Довголюка и Грабовецкого должны были освободить еще один «Полевой стан», что севернее нашего, а затем обойти Ложки и захватить севернее села высоту, обозначенную на карте отметкой 174.9.

Поднявшись на свой танк, я наблюдаю за ходом наступления. Местность совсем не благоприятствует атакующим: она сравнительно открытая и несколько повышается на север. Разбросанные там и сям небольшие высотки и зеленые купы рощ и кустарников не могут служить надежным укрытием. Машины, двигающиеся по посевам, хорошо просматриваются на золотистом фоне пшеницы. Противник, засевший на возвышенностях перед вторым «Полевым станом», конечно же, прекрасно видит наш маневр.

И действительно, перевалив один гребень и выскочив на другой, батальоны попадают под сильнейший артиллерийский огонь.

Некоторое время они продолжают еще продвигаться, но перед высотой 150.7 останавливаются. В бинокль хорошо видно, как, содрогнувшись, застывает одна тридцатьчетверка, загорается другая. Черные клубы дыма поднимаются и левее, где действуют семидесятки Грабовецкого.

Танки 1-го батальона, наполовину скрытые в высоких хлебах и издали похожие на гигантских черных жуков, маневрируют по склону гребня. Они то выползают поближе к гребню и торопливо делают несколько выстрелов, то откатываются назад.

— Ищут послабее место в обороне, — догадывается Грудзинский. — Эх ты, смотрите, еще три танка подбили…

Да, неважное начало. Идут первые минуты боя, а из строя выбыли пять тридцатьчетверок. Бригада Румянцева уже должна бы пойти в наступление, но на ее участке не угадывается пока никаких признаков боя. В чем дело? Связываюсь с ее штабом. Оттуда отвечают, что смогут выступить только через полчаса. У них получилась неувязка. Офицер связи в темноте заплутался и с опозданием доставил в батальоны приказ. Соответственно и 56-я бригада Лебедева, которой предстояло действовать в затылок, тоже задерживается.

Вот оно одно из непредвиденных обстоятельств. Поди учти его. Конечно, прежде всего виноват нерасторопный офицер. Но и штаб Румянцева не проявил необходимой оперативности и организованности при подготовке к бою.

Противник теперь воспользовался нашей несогласованностью и всю свою огневую мощь обрушивает на 55-ю бригаду. Ходом событий наши танкисты втягиваются в невыгодный огневой бой. А что делать? В таких условиях атака напролом не сулит ничего хорошего.

Грудзинский «повисает» на телефоне. Я то и дело справляюсь, тронулся ли Румянцев.

— Пошли, — наконец докладывает начальник штаба.

Минут через пять огонь противника перемещается влево. Теперь и за флангом батальона Грабовецкого стонет земля.

Попав под сильнейший обстрел, 39-я бригада тоже вынуждена остановиться и вступить в огневой бой. Та же участь постигает через некоторое время и бригаду Лебедева. В итоге получился удар растопыренными пальцами, и атака сорвалась.

* * *

Начали поступать донесения. Обращают на себя внимание большие потери. Особенно пострадал 2-й батальон. Двух командиров рот отправили в госпиталь. Не стало Грабовецкого.

При сообщении о смерти капитана сердце мое больно щемит. Я полюбил его не только как способного командира, но и как замечательного человека. Грабовецкий нравился мне своим заразительным весельем и неистребимым оптимизмом, сердечностью в обращении с людьми и беспокойством за все, что так или иначе касалось дел его батальона. В старину таких командиров, как он, солдаты называли отцом. Он и погиб-то именно потому, что хотел спасти товарищей.