В каменном чреве Нью-Йорка

Снег и подснежник. В детстве я часто болела, чаще всего ангиной. Думаю, ангина была причиной тому, что укутали меня однажды с головой в огромную клетчатую шаль, посадили в сани задом наперёд, т. е. лицом назад, к убегающей зимней дороге, хлестнули по лошадёнке и повезли кудато лечить(ся). Было раннее утро. Шёл снег. Через щелочку в шали, оставленную дышать, я увидела: множества белых звёзд плавно спускались по темно-синему пространству. Я ехала, перемещалась взад-пятки по своей дороге, а они, звёзды-снежинки, новые и новые, проносились мимо моего окна в мир, мимо щелочки в шали – по своей, сверху вниз, с неба к земле… Наступила ранняя весна. Я вышла за околицу в поисках цветных черепков и стёклышек. Посмотрела вниз, и там, на талой, грязной, серо-бурой земле, прямо под ногами, увидела пушистый лиловый цветок сон-травы, или, по-сибирски: подснежника. Я была так мала, что даже не знала, как называется это существо, потом услышала, усвоила: «Цветок»; помню образ его: в грязи, из-под снега, маленький, пушисто-лиловый, живой…

Малярия.. Был летний солнечный день. Я вернулась от друзейсоседей Ваньки и Петьки домой; дома же никого не было… Вот я поднимаюсь на крыльцо… Вхожу в сенцы… Холодно… Чтобы согреться, ложусь в сенцах на пол, туда, где треугольник солнечного зайчика… Треугольник подвинулся, отодвинулся, меня знобит; я двигаюсь по полу вслед за солнечным зайчиком… Поезд пришёл. То-есть, моя остановка. Мы всегда просыпаемся на своей остановке, – заметили?

Анжелика и пиковый король

Просторный коридор, уводящий от лифта в царство входных дверей. В проёме одной из них, распахнутой, – очертания одетой во всё блестящее толстухи с торчащими во все стороны светлыми вихрами. Это… Анжелика? Ну и Анжелика! А как же «ясновидящая Анжелика», огромноокая красавица-брюнетка со страниц «Русского базара»? Лезу в карман за картинкой с адресом… Ещё ближе вижу: синенькие глазки-пуговички, пунцовый ротик-петелька и пунцовые же щёки-румяна (Джимми бы понравилась). Пальчики-сосиски вцепились в какие-то металлические прутики, держат крепко, стиснуты до побеления.

– Ну, я, што, не видишь, Анжелика. Эй, эй! Не иди так шустро! Фу, какая плохая энергия. Черт-ти-што. Антен мине чуть не сломала.

Крутит железками во все стороны.

Смотрю робко-вопросительно: входить… во флат… можно или нельзя? Эти маленькие глазки-пуговички…

– Заходь, ладна, в апартаминт. Сядь вон тама. Э, нет, сначала постой! Побудь тута, я кой-што проверю.

«Кой-што» проверяемо кручением железками, как если бы некий карапуз, малыш управлял воображаемым автомобилем… самолётом. «Странный акцент, – думаю я, – диалект… Надеюсь, эти мои невольные мысли не расстраивают её антенн…»

– Одне вампиры сиводни, одне вампиры, – констатирует экстрасенс, – дурная энергия, закрытые чакры, кругом одне вампиры. (Виновато ёжусь). Типеря садися. (Сажусь). Ну, што у тибя? Покажь фотку.

Доставая фотографию дочери, озираюсь: по стенам – открыточки с целующимися воркующими парочками. Салфеточки. Пуфики. Над пышной постелью – коврик с оленями-олешками. Напротив олешек – давно не видела (бы) – сервант с бесполезно томящейся под стеклом посудой: изнывающими от неупотреблений графинами и рюмочками,

фарфоровыми чашечками, расписанными цветочками, ягодками, ободочками, сердечками, драконами, рыбками разных пород, от мирной камбалы – домохозяйки Дженни Герхард рыбного мира до драматической акулы – разнорабочей Кармен, соответственно.

Неужели всё это, вся эта растительно-рыбная коллекция привезена из Тибета, где, согласно сообщению в «Русском базаре», хозяйка статен-айлендского «апартаминта» провела многие годы в изучении восточной мудрости? Или из Гималаев? Акцент, диалект у неё какой-то необычный… Вместе с портретом дочери (однажды сфотографировала её у окошка, и вышла композиция, которую так и назовёшь, взглянув: «Девушка у окошка»), выдернулась из сумки фотография Витяниса в красной рубашке и с чашкой кофе в руке, на среднем пальце которой нанизан массивный перстень с голубым камнем, а под перстнем примостилось незримо обручальное колечко двадцатилетней давности. Выдернулась и упала бы, да Анжелика подхватила, довольно ловко для своей комплекции:

– Вай, вай, какой мужик! Ну ты што – дура? – еслив думаишь, што такой мужик тибя палюбить? Да ты пасматри на сибе! Да ты жеш иму в матири гадисся! Ты што ат иво хатишь?

–Я… узнать, не женат ли… – мямлю зачем-то, вместо того, чтоб честно сказать, что эта фотография не является предметом моего визита.

– Жинатый, жинатый, и детки есть! – однако, перехватив мой недоумевающий взгляд «какие детки?» – поправляется: – То исть нету дитёв, ошибилася я.

(«А детей у них, и вправду, нет…»)